– Так, хорошо. А кто, значит, его нашел?

– Артеменко, он после обеда пошел на замену.

– С ним можно поговорить?

– Н-ну, если из резерва послать кого…

– Если не трудно.

Она куда-то вышла, и минут через пятнадцать-двадцать в кабинет постучал, а потом и вошел, принеся с собой мороз, усатый мужчина, которого Семенов видел в предбаннике будки поста. Он сразу важно сел на стул, представился:

– Артеменко Сергей Иванович.

– Семенов Дмитрий. Следователь. Расскажите, пожалуйста, как вы пришли на пост.

– Ну, поел, вышел за десять минут, метель ведь. Дорогу еще и не расчистили, прямо по снегу шел на огонек. Чуток не заблудился. Пришел, хорошо не заперто было. Открыл, а там, в предбаннике тепло, а в комнате уже холод. Я открыл, а там он на кровати лежит. Я к нему, а он там лежит холодный и пистолет на полу.

– Ничего не трогали?

– Нет.

– Кого-нибудь видели по дороге? – дежурный вопрос.

– Нет, кто в такую ночь гуляет? – и в самом деле.

– А сами что вообще про погибшего можете сказать?

Артеменко пожал плечами.

– Что сказать? Трепло он был порядочное. Ну, поработал он в полиции, ну и что? Так он постоянно про это рассказывал, еще про память свою великую. А с директором вон как облажался. Год с лишним работает и не узнал. И жил ближе всех и постоянно на развод опаздывал.

– Как вы думаете, он мог из-за этого застрелиться?

– Он? Да никогда! С похмелюги разве, когда голову ломит.

– А вот его премии лишили.

– А что, в первый раз что ли? Так у него и пенсия есть. Ипотеку он, вроде, не брал, кредиты тоже. Пережил бы. —Петренко махнул рукой, -Ой, чего я про него так, он же умер.

– Ничего, Сергей Иванович, нам сейчас важно все знать. —подбодрил его Семенов, -А вот на семейном фронте у него что было?

– Да что было, то и было, он как-то не распространялся.

– Но вот он не показался вам каким-то подавленным, грустным?

– Нет, -Артеменко призадумался, – он, как всегда, опоздал, все уже привыкли, а ему как с гуся вода. Так он и дежурил. Сначала со мной три часа на проходной, потом я на первый обед ушел. Он людей проверял, я на мониторе. Ничего особенного.

Семенов подумал, что надо посмотреть телефон погибшего, может, ему позвонил кто, и сообщил нечто такое, отчего и жить не захотелось?

– Ясно, спасибо. Ну, потом вас опять могут вызвать.

– Да зачем? Ясно же, что он сам застрелился.

– Ну, вот и вы не знаете, из-за чего он мог бы застрелиться.

– Да, -Артеменко хмыкнул, потер подбородок, -действительно, неясно.

– Ну, спасибо вам.

Тем временем наступало утро, и подошел еще один охранник.

– Бархатов, Константин Евсеевич, -представился Семенову рыхловатый полысевший человек лет около шестидесяти. Голос его был густой и даже приятный, -Теперь Бархатов.

Семенов не преминул спросить:

– А раньше кем были?

– Вам расскажу, потому что вы еще не знаете. Лучше от меня узнаете, чем потом. Пархатов я раньше был. Артист. Отец говорил мне: «Гордись своей фамилией, сынок! У других евреев фамилия такая, что в приличном обществе сказать нельзя, а все равно гордятся!». В артисты пошел. У каждого артиста в сумке череп Йорика, но не каждый достать может. Петь стал, романсы, песни красивые. Фамилию не менял, пока мой друг в кавычках, тоже еврей, кстати, меня перед моим выходом Пейсатовым не назвал. Пошутил. —Бархатов вздохнул, а Семенов едва сдержал улыбку, -Наутро я уже был Пейзадовым, а вскоре и Задопоевым. Шутка удалась, и пришлось завязать. Никто меня уже всерьез не воспринимал. А здесь, в охране, хоть деньги и маленькие, но люди терпимые. Иногда даже пою кое-где. Так-то здесь как на Сент-Женевьев-де-Буа.

– Это как?

– Как в песне, «Здесь похоронены бывшие, бывшие…». Бывшие менты, простите.