– Тимофеич! Чёрт ты косорукий, опять в моём сарае рылся?! Чё те там надо было? – ругалась на него баба Валя. – Опять всё мне всполошил там, полдня теперь прибирай за тобой…

– Тимофеич, растудыть твою, ну куда по грядкам прёшься?! – вдругорядь недовольно отчитывала мужа баба Валя, когда дед, увлечённый постройкой бани, опрометчиво наступил кирзовым сапогом на только что посаженную Лёликом морковь на его новой личной грядке. Баба Валя и Лёлик эту грядку потом даже заборчиком огородили, чтоб видно было.

– Тимофеич! – уперев руки в боки снова отчитывала его баба Валя в какое-то очередное лето, когда дед с Лёликом нашли на улице израненного щенка. – Та на кой чёрт ты этого блоховоза мне притащил?! Самим есть нечего, а ты кабыздоха бесхозного выхаживать взялся?

Много на что ругалась баба Валя, и первым виноватым всегда был Тимофеич. Потом, конечно, находились и другие, но сначала за всё в ответе был именно дед.

К слову, баня в итоге была построена отменная – все соседи напрашивались в банный день. И морковь на Лёликовой грядке выросла, несмотря на то, что Тимофеич семена сапогом придавил. А Ларс, которого баба Валя тогда обругала, вырос из грязного комка шерсти в красивую чистокровную овчарку – это потом даже ветеринар подтвердил…

А на следующий год Тимофеича уже у бабы Вали почему-то не было. Всё в их доме осталось так же – дедовы инструменты в гараже, никогда не знавшем машины, его кирзачи в сенях и ковшик у колодца, из которого дед окатывал себя летом. Даже Ларс в построенной дедом будке. Не было только его самого. Баба Валя резко постарела и совсем перестала ругаться. Теперь она только вздыхала и иногда долго смотрела куда-то в даль, сидя на скамеечке, которую когда-то смастерил для неё Тимофеич.

Лёлику тогда было лет семь или восемь. У него был первый класс школы и масса новых впечатлений, которыми он с удовольствием делился с любимой бабушкой. Она слушала его и грустно улыбалась, а солнце гладило её по морщинистому лицу, придавая бабе Вале совсем уж уютный вид.

Потом было застолье – День рождения же! Как всегда, бабе Вале надарили цветов и подарков – кто во что горазд – шумно посидели и разошлись по домам. Для каждого букета у бабы Вали нашлась своя ваза. Для роз и лилий – покрасивее и побольше, для ромашек и тюльпанов – попроще и поменьше. Много было и всяких других букетов, которые теснились на каминной полке, будто соревнуясь друг с другом яркостью, размером и красотой упаковки. Только все они через неделю, лишившись своих красивых обёрток, обнаружились в компостной куче, увядшие и совсем не такие красивые, как в День рождения бабушки. На каминной полке неизменно оставалась одна-единственная коричневая ваза с сухоцветом. И так было каждый год…

2

В приоткрытую балконную дверь недавно купленной московской квартиры Алексея Сергеевича Вяткина заглядывало утреннее июльское солнышко. Через неделю ему стукнет тридцать, а он уже – директор… с ума сойти! Эх… и как же хорошо летом! Даже в городе. Хороший район, зелёный, не зря он столько времени потратил на поиски хорошего варианта!

Довольный жизнью Алексей Сергеевич брился, что-то мурлыкая себе под нос, когда зазвонил телефон.

– Лёша! – окликнула его с кухни Наташка, его последнее увлечение, с которой они уже пятый месяц жили вместе, и только что вернулись из Таиланда. – Лёшка, оглох что ли?! Телефон звонит!

Алексей Сергеевич наскоро умылся и выскочил из ванной. Телефон замолк, но через секунду снова ожил. Звонила мама.

– Лёш, тут такое дело… – замявшись, говорила она в трубку. – Бабушка Валя… в общем, похоронили мы её, Лёша.