Порой кажется, что когда я был совсем маленьким, настройки графики для глаз были выкручены на максимум, потому как вспоминается, что цвета были намного ярче, чем сегодня. Сообразно с этой логикой, к старости, если удастся до нее дожить, буду вполне себе смотреть дальтоником черно-белую реальность, которая после завершит это странно затянувшееся кино непроницаемой темнотой. Почему я так думаю? Потому что в жизни своей не видел более зеленой травы, чистого воздуха и темных вечеров, отражающихся в немигающих шести огненных глазах фонаря возле железной дороги, да белых кричащих звездах на черном слепом небе Хохляндии. В детстве родители часто в отпуск, который проходил летом, возили меня и сестру на Украину, к бабушкам и дедушкам по обеим линиям. Там я и познакомился с одним и единственным братом по материнской линии – Колей. Мать его, тетя Катя, очень его любила, кажется больше чем старшую дочь Лену от первого мужа, которую она оставила престарелой маме учиться , чтобы не напоминала об этом грехе второму мужу, которого она нашла на севере, в Сургуте, который и был отцом моего брата. Дядя Коля был весь свой в доску, низкий ростом, с широкими скулами и большими глазами мужик работящий, строгий, но почему-то к нему, пару раз сидевшему, курящему и порой немного злому, я доверял больше остальных. И когда я у деда Васи, старого ветерана второй мировой, как-то нашел патрон от ружья, который собирался кинуть в печь летней кухни бабы Нины, не выполнил это намерение, а рассказал об этом только ему. Мы тогда ехали на пикник, я сидел у него на раме велосипеда совсем маленький и говорил – а у меня секрет есть. – Какой? – не скажу, вы расскажете все. – Да не, не расскажу. – Да не, расскажете. Спустя время уже заинтригованный дядя спрашивал – так какой секрет? – да вы расскажете. – ну нет же сказал. – да не, расскажете… В общем я ему рассказал про патрон, который собирался кинуть в печку, на что его глаза округлились и он потихоньку стал выспрашивать, а не кинул ли я его уже туда, но я точно помню, что дядя Коля об это секрете рассказал за общим столом спустя уже лет двадцать. Сын его, тоже Коля, наверное названный в его честь был веселый парень, и еще в детстве отличался особым юмором и особым чувством справедливости, которое я часто в последствие видел в женщинах. То он, выпятив ладонь с оттопыренными пальцами, направленными на собеседника, который говорил что-либо, противоречащее ему, эта рука напоминала насекомое, а он быстро и громко говорил – Бзз! И резко убирал руку, что производило еще больший эффект внезапной снова такой выходкой. Моя родная сестра была практически его ровесница, и она любила на тот момент заниматься нитками мулине- яркие цветные нитки разных цветов для вышивки на полотне и прочего рукоделия, которые не давали покоя моему веселому брату: он всячески пытался их выкрасть и уничтожить, потому что, по странной логике, эти нитки должны принадлежать в равной степени всем и каждому, а «эти дуры» их прячут и пользуются без него. Как-то он нашел «хованку» этих ниток, и помню момент, когда я на багажнике велосипеда слезаю и вижу как мой брат, держа в руке сверток этих ниток, выдержав паузу, закидывает его в проезжающий порожний товарный поезд в один из вагонов, все это на фоне бордового заката и уже такое взрослое, протестное лицо брата: Вот вам, блядь нитки, дуры бля.– и ритмичный монотонный стук колес. Позже кстати, была еще версия, что в какую-то часть ниток Коля нагадил, но этому рассказу своей мамы я не очень верю. Еще одно воспоминание связано с зелеными воротами бабы Нины, тогда мы то ли возвращались откуда-то, то ли пришли, в общем я помню что мой худой и нервный брат смачно и быстро плюнул на калитку, отчего еще очень долго, до самого моего последнего отъезда отчетливо виднелись следы этого плевка, на который, проходя мимо, мой брат весело подмигивал и улыбался.