Демид восседал во главе длинного стола. Покручивал усы. Тянул ручищу с чаркой к каждому гостю по очереди. В ответ на хвалебные речи изрекал скупое:

– Добре, добре.

Евсей раздухарился, нахваливая дочь, и всё порывался усадить её рядом с собой:

– Ить, какая спорая девка досталася табе, Игнашка! Доня, донюшка,35 подь сюды!

Игнат сидел рядом с отцом, потупившись. Молча раздирал руками варёную курятину. Глаша покосилась на Пелагею. Та зыркала тяжело, недобро:

– Неси поросёнка, да капусты подбавь!

Глаша посмотрела на мужа.

«Неужто прознал?»

– Да сядь ты! Хлопочешь, как заполошная кура! – возмутился Евсей.

Глаше сильнее всего хотелось куда-нибудь сбежать:

– Щас, батяня, самогону принесу, – она взяла штоф и пошла в низы.

Когда вернулась, Демид осоловелым взглядом обводил гостей.

– Цы-ы-ыц! – его голос заглушил чавканье, хохот, перебранку сидящих за столом. Все замолчали.

– Сядь! – велел Демид Глаше. Взял из её рук штоф и наполнил до краев стопку: – Пей!

Глаша опустилась на краешек лавки. Пригубила. Откусила пирог:

«Шо так творог горчит, аж замутило?» Сердце чуяло недоброе. Неотрывно глядела она на суровое лицо свёкра. Евсей слюняво лыбился и поглаживал Глашу по локтю. Демид осклабился:

– Чем Демидка не турецкий султан? А?! Двух жинок имаю, когда хо́чу и как захо́чу!

Глаша встала. Тотчас в ноги ударила тяжесть.

– Ну?! – не унимался свёкор: – Глашка, раздвигай ляжки! – Он грубо шлёпнул её по заду. – Помнишь, небось, как намедни было?!

Вмиг в курене стало тихо. Слышно только, как билась в оконное стекло муха. Глаша вцепилась в край стола. Игнат дёрнулся. Медленно положил на блюдо обглоданную куриную кость:

– Шо ты брешешь, батяня?!

Демид ощерил рот:

– А шо? Я казак – не чета табе! Жинка твоя знает, – он усмехнулся, пьяно зыркнув на Глашу.

Она помертвела. Взглянула на отца. Тот побледнел и сгорбился. Гости зашушукались. Пелагея смахнула со стола миску на пол. Гости замолкли. В нависшей тишине свекровь зашипела:

– Я терпела твоего ублюдка Прохора, когда ты с Таисией спутался, а таперича в собственном дому́ скотинишься?!

Игнат хлопал ресницами:

– Батька, окстись!

Демид взревел на сына:

– Нишкни!36 Я тут хозяин!

Глаша набрала побольше воздуха и завопила, квашней осев на лавку:

– Батяня, за шо?!

Демид не унимался:

– Обрюхатил табя, и радуйся, дура! Игнашка твой – пустой стручок бобовый. Всё одно, что сухое дерево: сучок есть, да плода не даст.

Глаша подняла взгляд на отца. Евсей беззвучно шевелил губами. Кулаки его сжимались и разжимались.

– Добрую «доню» ты в се́мью нашу выдал, дружко, – повернулся к нему всем телом Демид.

Евсей кривил губы. Потом вдруг резко встал и перекинулся через стол. Схватил Демида за ворот рубахи и сильно затряс:

– Ах ты, потаскун! Пошто, пошто дочу мою ославил?!

Демид высвободился из рук Евсея:

– Неча с больной головы на здоровую перекидывать!

– Изверг! Осрамил пред всем народом! – заголосила Пелагея, – Прокляну, паскудника! И весь твой блудливый род! – она водила по лицам застольников безумным невидящим взором. Остановила его на Глаше: – И ты будь проклята, прелюбодейка!

Глаша застонала. Евсей вскочил на лавку:

– Гад! – вдарил Демиду кулаком в ухо. Потерял равновесие, перевалился через стол и рухнул в ноги Демиду. Тот за грудки поднял свата и отбросил к стене. Евсей рухнул на гостей. Все заголосили и повалили на улицу. Игнат кинулся к отцу и попытался его удержать. Евсей поднялся на ноги и, пошатываясь, приближался к Демиду. Тот отшвырнул Игната в сторону и опустил кулак на голову Евсею.

– Батяня! – Глаша бросилась к отцу. Он лежал на полу без движения.

– Убили! – заголосила Пелагея и накинулась на мужа. Демид отпихнул её. Игнат нагнулся к Евсею и приподнял его за плечи. Тот приоткрыл глаза: