Размещаемся в огромной и полупустой гостиной. Из мебели лишь диван, журнальный столик, а на стене — огромный телевизор, почти кинотеатр.

— Волков! — окликаю я Ивана, суетливо хлопающего себя по карманам. —Не «парься», расслабься и кидай уже звезды на стол!

— Ага, — отрешённо кивает он и выворачивает наизнанку свой бумажник. — Мне бы их найти, — растерянно оглядывает выпавшее на стол содержимое, а в голосе явный испуг. Шутка ли — потерять майорские звезды, еще даже не нацепив их на погоны!

— Так, — торможу его, — не кипишуй. Выдохни и вспоминай, где видел их в последний раз.

— У Пахомыча в кабинете, — медленно, словно прямо сейчас в голове восстанавливает всю цепь событий и, боясь упустить малейшую деталь, проговаривает почти по слогам. Замолкает с растерянным видом.

— Ну… — подстегиваю его активнее работать серым веществом и не дать извилинам деградировать в одну-единственную, и ту под фуражку.

Не спеша, немного растерянно поднимает на меня встревоженный взгляд, замирает в этом положении и, кажется, даже перестает дышать. Видно, как пульсирует вена на виске, и бисеринка пота скатывается по лбу. Иван сглатывает, продолжая таращиться сквозь меня, словно перед ним сейчас проносятся все перспективы, которые он умудрился просахатить за считанные часы, просто «посеяв» где-то майорские звезды.

— Отметили, блин! — красноречиво возмущается Сашка, стуча тяжелой глиняной кружкой по столешнице, и часть ее содержимого проливается на стол.

— Вот же засада! — сквозь зубы цедит Иван, видимо, наконец-то вспомнив место пропажи, подскакивает с дивана и, споткнувшись, тормозит, разворачивается к нам, кидает на стол пару хрустящих купюр с Хабаровском и спешит к выходу.

— Эй! — окликает его кто-то из парней.

— Да там они… в этом… Ай, короче! — машет рукой. – Без меня оторвитесь, только без резких срывов! — И дверь за ним закрывается.

Парни шлют ему в спину ободряющие слова благодарности и пожелания, а уже спустя пару минут забывают повод, по которому мы тут собрались, утопая в общем ажиотаже и переживаниях за команду. Наши беспощадно лажают, и накал негодующих страстей разрастается со сверхзвуковой скоростью, вышибая из меня весь стресс прошедшей недели. Даже удается на время забыть то, что с понедельника я, опер со стажем, с неплохим послужным списком и кучей других достоинств, освою роль няньки.

Первый тайм заканчивается с ничейным счетом, а выпитые под горячую пиццу напитки уже просится наружу. Отлучаюсь по делам, заодно и на улице прогуляюсь, вдохну пусть и не очень свежий, но все же прохладный воздух.

Накидываю куртку и выхожу в подъезд, а затем через запасной выход на задний двор стандартной многоэтажки.

Окутавшая город вечерняя мгла разбивается тусклым светом единственного фонаря, висящего над входом, а дальше — почти непроглядная темень, даже блики городской светоиллюминации бессильны в этом затерянном в центре города закоулке. Да, место не для прогулок.

Немного проветрив свою гудящую голову и надышавшись тишиной ночной улицы, толкаю дверь в теплое нутро покинутого мною дома, но не успеваю сделать и шага в глубь помещения, когда непонятный испуганный писк и настораживающая возня доносятся до моего чуткого оперского слуха.

Замираю, прислушиваюсь, настораживаюсь. Профессиональные инстинкты, словно собаки-ищейки, задрали носы и, медленно переставляя лапы, чтобы не спугнуть, спешат на выручку обиженных и угнетенных. По пути разминаю кулаки, готовый вступить в схватку, но сделав шаг за угол, налетаю на котов, с диким наслаждением орущих друг на друга.

Эмоционально ору сквозь стиснутые зубы все, что думаю по этому поводу, скидывая напряжение, и пинаю попавшуюся под ногу банку, ломая котярам «удовольствие».