Приблизительно на середине пути от этой моей избушки до деревеньки находился настоящий маленький монастырь-скит, где жило пять старушек, «матушек» – как к ним надо было обращаться. Настоятельницей была матушка Надежда, в миру – полная тёзка моей жены, что в значительной мере расположило игуменью к нам в целом и к жене – в особенности. Мы всегда навещали это место. Ночевали в гостевой избушке, стоявшей в сотне метров от келий. Мы старались что-то полезное сделать для матушек – лук ли собрать, дрова поколоть, сено сметать. Сено для скита косили охотники на косилке с конским приводом, потом они же сгребали его в небольшие копёшки. Когда сено подсыхало, его надо было свезти в одно место и сметать в большой стог. Возили сено конями. Для этого под копёшку проталкивали палку и верёвкой стягивали концы, так что сено было этой верёвкой прижато, а палка служила вроде как одной лыжей. Возить копёшки обожал мой сын, сидя верхом на лошади, а мы с женой и со старушками, с теми, что были покрепче, метали стог. Мне было несладко – раздеваться даже в жару было не положено. Максимум, что я мог себе позволить, это расстегнуть воротник рубашки, да штаны закатать до колен. Жене проще – платье можно было одеть на голое тело, но платок на голову – обязательно. За работу нас кормили. Помню, однажды вечером после работы нас позвали вечерять. Подали суп в глубоких мисках. Мясо с домашней лапшой. Сын хлебнул и аж глаза закатил. Вкуусно! Вычерпал всё, куснул мясо и шёпотом нас с женой спрашивает, мол, что это, никогда такой вкуснятины не пробовал! А я ему, дескать, курятина это. Не может быть, вытаращился он. Так эта курица всю свою недолгую жизнь провела на воле и ела она, что сама тут же во дворе да за забором находила. Ну, иногда жменьку зерна получала. Вот, что значит натуральный продукт! Скит состоял из двух избушек и кучи хозяйственных построек. Они все соединялись деревянными дорожками и находились под одной крышей. Половину одной из избушек занимала просторная молельня. То ли часовня, то ли церквушка. Стены были увешаны многочисленными образами и иконами, там матушки молились круглые сутки, за исключением непродолжительного сна и обязательных работ. Вот к ним-то и приезжали охотники по поводу епитимий, наложенных грозным Макарием.

Как-то раз мне пришлось быть свидетелем такого действа. Я сидел за столом и ждал обеда. Жена и сын уже поели и валялись на берегу Реки. Неожиданно в келью вошёл незнакомый мне парень, низко поклонился, перекрестился и присел рядом. Это был Иван, племянник Прокопия, с неделю как из армии. Появилась игуменья. Ванька вскочил, низко поклонился, достал из большого мешка несколько толстых, в пять пальцев, дисков, диаметром со среднюю тарелку и опять с поклоном передал матушке. Та его поблагодарила, кликнула повариху. Та вынесла тарелку мне и Ивану. Отобедав, мы встали, и я направился к своим, а Иван, задержавшись на минутку, сказал игуменье:

– Ты, уж матушка помоги! Епитимья на меня наложена невыносимая. А дел-то сколько – не успею. Помолись за меня, грешного

Иван сделал паузу и добавил. – Вощины я ещё привезу через недельку-другую.

– Ну, ладно, – ответила матушка. – Отмолим, езжай с Богом!

Посещая каждый раз матушек, я словно попадал совсем в другой, абсолютно нереальный мир. Особенно врезался мне в память один эпизод. Однажды я решил прилететь в эти края зимой. Очень хотелось увидеть воочию, как тут происходит жизнь при минус сорока. Я был потрясён красотой зимней природы. Несколько дней провел у матушек, гулял вдоль реки, дышал свежайшим и таким сухим воздухом, что мороз практически не чувствовался. Стояла просто невероятная тишина. Дым из трубы поднимался вертикально вверх и таял высоко-высоко в небе. Местами на Реке образовывались полыньи, и рядом с ними от испарения воды кусты и деревья покрывались невиданным мной ранее инеем. Его иглы были длиной до десяти и даже пятнадцати сантиметров. Я тогда ещё курил и, дымя сигаретой, прошёл пару километров. Постоял полчаса, любуясь открывшимися видами, и двинулся назад. Удивительно, но прошло уже более часа, а дым от сигареты висел длинной тонкой струйкой на всём протяжении моего пути к дому! В один из дней, после позднего обеда, когда уже начинало смеркаться, матушка Надежда вдруг предложила мне остаться и послушать. Я удивился, но остался. Она достала тоненькую тетрадку. Судя по виду, ещё дореволюционного производства. Остальные монашки, словно стайка воробушек, расселись вокруг на полатях, и игуменья начала читать. Оказалось, это были описания деяний местных святых. Надо отметить, что староверы Библию, особенно Ветхий Завет, особо не жалуют. Помимо Евангелия основной священной литературой им служат рукописные истории, поучения, описания чудес, записки отшельников. И вот, представьте себе: келья, иконы, лампадка под каждой, свечи на столе, монашки в одеянии, игуменья, читающая с выражением про чудесное спасение от медведя какого-то местного угодника – какая тут цивилизация, где мы? В какой-то момент я потерял чувство времени, мне вдруг показалось, что вот-вот в дверь вломятся опричники царя Иоанна Васильевича, заломят мне белы рученьки, вытащат на свет божий, да и полетит моя головушка, нехристя бесстыжего, на снег чистый… А Надежда всё журчит, монашки ойкают, сопереживают. У меня уж совсем крыша едет. Где я? Кто я? Тут чтение прекратилось, я очнулся, а матушка и говорит: