Они минули две спальни и санузел, прежде чем добрались до полуоткрытой двери.

Рядом со входом стояли внушительные старинные часы, нагнетающие атмосферу своим мерзким тиканьем. Буквально каждый сдвиг стрелки сопровождался щелчком. Старый механизм очень раздражал и не давал сосредоточиться, однако, сержант всё же взял себя в руки и приблизился к детской.

Изнутри тянуло краской вперемешку с бензином, словно кто-то облил им всю комнату. Из-за этого кружилась голова и способность мыслить притуплялась.

Рикорд обернулся к напарнику и подал жест рукой, как бы говоря: «я захожу, прикрывай меня».

Удивительно, но Патрику не понадобилось долгих объяснений, он всё понял с полуслова.

Вся трусость ушла на задний план, а сменило её другое чувство… Нет, это было нечто иное – долг. Всё же, эти люди не просто так попали в правоохранительные органы. У каждого из них была своя цель, но заключалась она уж точно не в больших деньгах и славе, а в чести и долге. Они оба хотели помогать людям, от того и пошли на эту опасную работу.

Сердца их стучали всё чаще, вырываясь из груди, словно бешенный зверь, которому перешли дорогу. Они бились в унисон, будто единое целое.

Напарники шли осторожно, у них не было права на ошибку, ведь цена её велика! Особенно, когда речь заходит о жизни и смерти.

Как только сержант ступил за порог комнаты, позади раздался громогласный «Дон!».

Патрик подпрыгнул от испуга, мигом развернулся на сто восемьдесят градусов и спустил тугой курок. Грянул оглушительно-гулкий хлопок. От внезапного выстрела Рикорд пригнулся. Пуля яростно вгрызлась в часовой механизм, взметнулась куда-то и просвистела в направлении комнаты. В детской разбилось окно. Кто-то ужасающе крикнул, затем, крик сменился глухим падением какого-то тяжёлого предмета. После чего, кто-то натужно захрипел от боли.

Сержант ошеломлённо посмотрел на Патрика, чертыхнулся и вскочил в помещение, в стиле крутых парней из боевиков девяностых годов.

Посреди комнаты, рядом с большой розово-голубой кроватью, стоял мольберт. На холсте просматривалась картина: девочка лет двенадцати смотрела прямо с холста на зрителя. Фон разделён на две части. Первая из них выглядит красивой, уютной и приветливой, а вот вторая – напротив – вся тёмная, гнетущая, безобразная и неприветливая. Казалось, будто в правой части всё гнило и чернело, а левая источала свет и доброту. Картина поразила Рика, пронзив его сердце стрелой беспредельного блаженства от невероятного мастерства.

Полицейский попятился назад, чувствуя некий дискомфорт, но тут его ноги запнулись и тело повалилось на массивный дубовый стол.

Спина тут же взвыла от дикой боли. Позвоночник угодил прямо в край стола. По всему телу будто бы электрический разряд прошёлся, ненадолго парализовав служителя закона.

Бедняга охнул от боли, перевернулся на бок и тяжело выдохнул вставший в лёгких воздух.

– С-сержант, вы в порядке? – дрожащим голосом спросил Патрик, выглядывая из дверного проёма. Лицо его походило на мордашку суслика.

Старший по званию что-то недовольно пробубнил про себя, а потом ответил:

– Жить буду. – В голосе его явно не было удовлетворённости. Конечно, мало приятного, когда твой хрупкий позвоночник встречается со столь крепким предметом.

И вот, когда сержант начал приходить в себя, когда тело вновь стало слушаться его, он постарался приподняться. Краем глаза он заметил два тапочка разного цвета: один розовый, а второй фиолетовый.

Полицейский через боль поднялся на ноги и тут же оббежал стол, затаив от страха дыхание. Сердце его едва ни остановилось от ужаса.

Перед ним лежала маленькая хрупкая девочка в луже собственной крови. Её белое платье было перепачкано кровью, волосы слиплись, а из головы продолжала медленно течь красная жидкость.