День пролетает так быстро, аж моргнуть не успеваю.

Когда в коридоре раздается шум, то открываю глаза и сажусь на кровати. Потираю глаза.

Оказывается я задремала и даже не заметила этого. Так сильно устала.

– Я сам ей скажу, – слышу приятный мужской голос.

– Говори, – во втором собеседнике узнаю нашего лечащего врача. – Только не забудь объяснить, что это лишний наркоз у шестимесячной крохи и я против, – недовольно произносит Кирилл Александрович.

Что-то мне уже не нравится их визит…

– Не лишний, – продолжает стоять на своем его собеседник.

– Завтра и узнаем, – отрезает Игнатов.

Дверь открывается и в палату заходят два врача.

– Элли, состояние вашей дочери вызывает у нас беспокойство, – слова врача звучат как приговор. У меня ком встает в горле, мешает дышать. – Не стану скрывать, пока мы не можем с точной уверенностью назвать причину заболевания. Случай не простой, но, поверьте, мы стараемся изо всех сил.

Слушаю его, пытаюсь держаться, но разве это возможно? Сознание уплывает, перед глазами начинает темнеть.

Лечу в пустоту.

– Воу-воу-воу, – сверху доносится встревоженный мужской голос, меня подхватывают сильные руки и бережно укладывают на кровать. Легкие похлопывания по щекам не позволяют скатиться в темноту.

Со стоном заставляю себя поднять веки и встречаюсь с наполненными беспокойством зелеными глазами.

– Давно передо мной так девушки в обморок не падали, – с легкой ухмылкой произносит мужчина. Затем так внимательно-внимательно смотрит на меня, аж мурашки пробегают от его взгляда. – Прекращай дурить. Мы обязательно поможем твоей дочери, – заверяет уже совершенно серьезно. Наигранная веселость и расслабленность испарились, как не бывало.

– Если бы я специально, – фыркаю. – Оно само, – виновато пожимаю плечами.

– Мда, – хмурится. – Расскажи в подробностях как все началось, – просит бережно. – Только больше не отключайся, ладно? У меня аллергия на женские обмороки. Может даже начаться анафилактический шок, – подмигивает разряжая обстановку.

Улыбаюсь.

– Постараюсь, – обещаю ему.

А сама вдруг замечаю, что мое сердце стало биться непозволительно быстро. Оно порхает.

Словно решило выскочить из груди.

– Я принес нашатырь! – в палату залетает обеспокоенный Кирилл Александрович.

Он на ходу открывает бутылочку, мочит ватку и собирается сунуть мне под нос.

– Не надо, – уворачиваюсь от ужасного запаха. – Больше не упаду, не переживайте.

– Точно? – смотрит с сомнением на меня. Не верит.

– Да, – твердо киваю. – Мужчина, – киваю на незнакомца с зелеными глазами. – Своими словами меня напугал.

– Марк, так вот как ты до обморока девушек доводишь, – Игнатов говорит с легкой иронией в голосе. – А то все “Я неотразим”, “Я неповторим”, – откровенно издевается над коллегой.

Смеюсь.

Сжимающие грудную клетку тиски куда-то делись и я могу нормально вдохнуть. Больше ничего не мешает и это прекрасно. Осталось вылечить Дашеньку и вообще тогда будет красота.

– Когда будете проводить обследование? – спрашиваю о наболевшем.

Чем быстрее врачи все решат, тем лучше.

– Завтра, – твердо отвечает Марк.

Кирилл Александрович бросает в его сторону полный недовольства взгляд, но свои мысли оставляет при себе. Комментариев не следует и я ему благодарна за это, ведь мнение Игнатова важно для меня.

Он уже однажды спас мою доченьку, а теперь ему приходится разбираться в ее болезнью снова. И если тогда все было понятно, то сейчас…

Никто до него не смог разгадать причину частых бронхитов и пневмоний.

– С четырех утра не поить и не кормить, – начинает меня наставлять. – В операционную постараемся взять ее в первых рядах.