Хотя какая это, к чёрту, операция. Элементарная двухходовая комбинация, простая домашняя заготовка. Риск, можно сказать, нулевой. Так как Бродяга латынь уже сдал, причём Лесе Ивановне лично, то, с её точки зрения, мединститут благополучно окончил. И на почве древнего языка их пути уже никогда не пересекутся. А насчёт Шурки Валерка скажет, что визит этот – его личная инициатива, о которой Шура не знает, и не дай бог узнает. Потому что это подорвёт его веру в себя – с одной стороны. С другой – выработает вредную привычку искать обходные пути вместо того, чтобы тупо (т. е. честно) учиться. В самом худшем случае Леся Ивановна не проявит чуткости и глубокого понимания сложной студенческой души, и тогда Рудак продолжит углублённое изучение покойного языка…

Короче, заходит Бродяга в кабинет наставницы и бодро говорит:

– Pax tecum, Леся Ивановна! (Мир тебе! – лат.)

Леся Ивановна легко узнала собственного ученика.

– Здравствуйте… – сказала она и насторожилась. Несмотря на то что латынь Валера сдал и сдал хорошо, она за год знакомства с ним усвоила: с этим парнем расслабляться не рекомендуется.

Он обернулся и крикнул, якобы обращаясь к кому-то в коридоре:

– Recedite, plebes! Gero rem imperialem! (Прочь, плебеи! Я по императорскому делу! – лат.).

Лицо Васильевой тотчас приняло счастливое выражение. Дело в том, что эта фраза не входила в необходимый лексический минимумом будущего врача. Следовательно, студент выучил её по собственной инициативе и, надо полагать, беззаветно любит латынь, так же, как и она. Что, впрочем, полностью соответствовало истине.

– Садитесь, Валерий… – милостиво сказала она. – Что привело вас ко мне?

Бродяга уселся и, сделав серьёзное и слегка печальное лицо, доверительно поведал простодушной наставнице трагическую историю о бедном студенте, которому не даются даже живые языки, не то что мёртвые. О том, как несчастный Шура Рудаков старается и учит ночи напролёт, грубо нарушая режим сна и отдыха. Как мучительно переживает неудачи, и, может быть, если, конечно, это возможно, Леся Ивановна слегка прикроет строгое недремлющее око справедливости и подпишет Шуре зачёт.

– Учит, говорите, ночи напролёт? – с большим сомнением в голосе спросила Васильева.

Валерка усердно закивал и добавил специально выученную для этого случая пословицу: Amat Victoria curam (Победа любит старание, – лат.) и Amicus certus in re incerta cernitur (Верный друг познается в беде, – лат).

– Вы настоящий друг! – воскликнула Леся Ивановна с чувством, и стало ясно – дело сделано…

Тогда Бродяга первый раз понял, как легко и, главное, приятно просить за кого-то другого. «Поставьте, пожалуйста, троечку, ну что вам, жалко…» – это звучит гадко и унизительно, если просишь для себя. Совсем другое дело, если просишь за друга. Ты вдруг становишься благодетелем, Робин Гудом и Дон Кихотом одновременно. Преподаватель, видя искреннее желание помочь, тоже загорается и искренне желает проявить благородство. В общем, Валерке понравилось.

Следующий случай не заставил себя ждать. У Феди Кравца, или просто Федоса не шёл немецкий язык. Ну, то есть вообще. Он учил, правда – учил. Но то ли потому, что искренне ненавидел этот язык, то ли действительно не давался он ему, а только Федос уже дошёл до ручки. Забросив все предметы, кроме немецкого, разумеется, безуспешно учил тексты наизусть. И он таки с горем пополам выучил их. Однако если перебить его (а преподавательница – вот зараза! – всегда перебивала, исправляя какие-то мелкие, не принципиальные ошибки), то Федос тотчас сбивался и терял нить повествования. Поэтому отвечал он быстро, стараясь сказать как можно больше, прежде чем педантичная наставница остановит его. От волнения и спешки он делал те злополучные ошибки, которых так мучительно старался избежать… Как говорится, Circulus vitiosus (заколдованный круг) – неразрешимая проблема.