Майкл удивлённо качал головой, но соглашался. Потом обсудили вопрос призвания вообще и своего, в частности. В результате пришли к неожиданному выводу: надо было всё-таки поступать в иняз.

– Положение критическое, – заметил Боря. – Что будем делать?

В конце концов, друзья решили не превращать жизнь в трагедию и продолжить обучение в скучном мединституте. А языки пусть останутся отдушиной… Вино подошло к концу… Было далеко за полночь. И ребята, согреваемые грандиозными планами и радужными надеждами, пошли спать, обещая друг другу непременно стать полиглотами.

Шурка Рудаков, для друзей просто Рудак, а для недругов – и вовсе чудак на букву «М», с треском завалил зачёт по латыни. И беда не в том, что не сдал с первого раза. С кем не бывает, а в том, что даже не представляет, как к проклятому зачёту подступиться. Латынь была той заколдованной крепостью, которую он не мог взять ни стремительным штурмом, ни долгой осадой. Преподавательница Васильева Леся Ивановна – женщина дородная и, как большинство полных людей, добродушная и вполне миролюбивая. Но только до тех пор, пока кто-то не начинал путать священные падежные окончания пяти латинских склонений. Тогда она чувствовала, что её великая любовь к латыни оскверняется неофитами и профанами, и зверела, ну просто как гладиатор на арене Колизея.

Вся группа уже сдала латынь неделю назад и мирно готовилась к сессии. И только Шура по-прежнему приобщался к истории латиноговорящего мира и мужественно штудировал древние пословицы и поговорки. Но чем больше он учил, тем яснее понимал, что запомнить всё это не сможет никогда. Что может быть ужаснее утраченной надежды?.. Шура сидел, тупо уставившись в обшарпанную стену общаги, и в его воспалённом воображении живо рисовались картины в стиле Страшного суда… Провал на зачёте, ещё провал. «Под трибунал пойдёшь!» – кричит декан голосом Папанова. Господи, приснится же такая гадость!.. Шура поднял голову и увидел соседа по общежитию, Бродягу, который по-хозяйски, как у себя дома, отрезал полбулки хлеба и уже собирался отхватить здоровенный кусок докторской колбасы. Тут Шурка проснулся окончательно и укоризненно заметил:

– Ты бы хоть разрешения спросил…

– Так ты же спал… – удивился Бродяга. – Сон дело святое. А во-вторых, ты что – против?

Шура шумно вздохнул:

– Нет, конечно… не против. – И тут он снова вспомнил о не сданном и висящем над ним, словно родовое проклятье, зачёте.

– Что с латынью-то делать? – вопрос не был обращён лично к Бродяге и сказан был просто так, в окружающее пространство, как крик души и глас вопиющего в пустыне…

Однако Бродяга – человек конкретный. Обернулся, будучи уже в дверях, и неожиданно спросил:

– Хочешь, я с училкой поговорю?

– И что ты ей скажешь? – удивлённо спросил Шурка.

Действительно, предложение звучало довольно необычно.

Как правило, за студента может попросить декан, куратор, физрук, наконец…

– Ну… что ты учишь, стараешься, да только языки тебе трудно даются… – не задумываясь, ответил Валера. – Она как бы сжалится над тобой…

– То есть что, я тупой? – обиделся Шура.

– Если ты действительно умный, то корона с тебя не свалится, когда один раз тебя тупым назовут. А если и впрямь дурак – так сиди и учись!

«Наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни», – огрызнулся Валерка. Он ушел, не закрыв дверь, не поблагодарив за еду и даже не попрощавшись. А Шура остался один на один с не решаемой проблемой. После интенсивной, но непродолжительной внутренней борьбы Шура добровольно пошёл к Валере и сделал официальный запрос на проведение операции под кодовым названием «lingva latina non penis canina», что в переводе на русский буквально означает: «латинский язык – не хер собачий!»