Меня душит совесть. Вместо нормального детства малышка вынуждена терпеть мою работу и хождение по офисам клиентов. И ничего другого я ей предложить пока не могу. Нам бы как-то продержаться до весны, когда её примут в ясли…

Наспех одеваю дочку и выношу на улицу. Качаю на руках, как она любит, но Наденька не успокаивается. Бросаю взгляд на вагончик-офис, мысленно упрашивая Шевчука поторопиться. Сноб сказал, что у него мало времени. Что они там так долго обсуждают? Он же ещё при мне начал прощаться.

Дрожу. Мне не холодно, это всё нервы… Глупо обижаться. Он тут хозяин, что хочет, то и делает. Но почему он меня отфутболил, даже не взглянув на наброски и не поговорив со мной по сути?

Словно чувствуя моё настроение, малышка выкаблучивается, выгибает спинку, размахивает ручками. Стягивает с себя шапку и со злостью бросает на землю. Нашкодив, наконец успокаивается и рассматривает ярко-розовое пятно в грязной луже.

Когда хлопает дверь вагончика и слышатся шаги, решаю, что Шевчук наконец освободился, и мы можем ехать. Наспех вытираю дочери заплаканное личико.

- Всё, уже едем домой. Будем кушать и спать, – приговариваю, отвлекая от неприятных действий салфеткой. – Сейчас посажу тебя в коляску, спасу шапочку из лужи – и сразу поедем.

Оборачиваюсь. Но вместо добродушного лица Виктора Дмитриевича натыкаюсь на хмурый взгляд чёрных глаз.

- Мы раньше встречались? Твоё лицо кажется мне знакомым, – спрашивает с ходу. Я даже удивиться не успеваю.

- Да, – растерянно киваю. – Почти полтора года назад, в начале лета, в столице. Вы помогли мне добиться, чтобы у дочери взяли анализ ДНК. Я хотела поблагодарить вас, но не успела. Пока оформили документы, вы уже уехали. Спасибо вам. Лучше позже, чем никогда, – тараторю, опасаясь, что он меня перебьёт, и я не успею договорить.

- Не помню. Я тогда многим помогал по мере возможности, тяжёлое было для всех время.

- Спасибо, – повторяю ещё раз, вкладывая в это короткое слово очень много эмоций.

- И? Какой был результат? Нашли? – челюсти двигаются напряжённо. Видно, что ему эта тема даётся нелегко.

- Сашу нашли, опознали только по ДНК… – я не хочу плакать, но остановить слёзы не получается. Они льются, словно с цепи сорвались. Мне так больно, словно всё это было вчера. – Похоронила его…

- Мне очень жаль, – произносит и замолкает.

Мгновения сменяются одно за другим, а он всё молчит… Я же будто снова проживаю прощание и похороны. Кажется, именно в тот день я умерла…

До того теплилась надежда. А когда увидела обгоревшее до неузнаваемости тело, когда хмурые парни в камуфляже опустили заколоченный гроб в заранее заготовленную яму и начали засыпать землёй, отнимая у меня любимого навсегда, наступил конец света…

- Как дочку зовут? – нарушает молчание Долинский.

- Надя, Надежда…

- Красивое имя…

Киваю.

- Сколько ей?

- Год и семь.

Он как-то странно тяжело вздыхает, издавая звук, похожий на стон.

- Идём, покажешь свои наброски, – бросает как бы между прочим и направляется в сторону офиса. – Девочку с собой возьми, чтобы не плакала.

Прижимаю дочку и, оставив коляску, почти бегу за странным мужчиной, опасаясь, что он передумает. В приёмной сталкиваемся с Шевчуком, который что-то рассказывает секретарше.

- Витя, ладно, давай я гляну, что вы хотели мне показать, – говорит на ходу и первым заходит в кабинет.

Шеф делает многозначительное лицо и подмигивает.

Не понимаю. Это он упросил хозяина, пока я с Надюшей стояла на улице? Или Долинский по другой причине решил дать мне шанс?

Опускаю дочку на пол и молюсь, чтобы она ничего не натворила. А сама тычу флешку в приёмник и вывожу картинки на большой экран. Стресс зашкаливает.