Даже через закрытую дверь было слышно, как орет телевизор в квартире, где все свои двадцать пять лет жила Эмма.

– Ба-а-а! Оглохнуть же можно!

Эмма оставила гитару в коридоре и поспешила выключить звук. В кресле напротив телевизора преспокойно спала бабуля.

– Ба-а! Иди ложись! Поздно уже. Что ж ты сидя спать будешь?

Бабуля проснулась.

– Танюша, где Эммочка? Эммочки нет!

– Ба, я – Эммочка. Я – дома. Я у тети Люси была. Танюши здесь нет.

– А где Танюша? – испуганные, с сумасшедшинкой глаза смотрели на Эмму.

– Далеко Танюша… Скоро вернётся! Ба, иди ложись, пожалуйста!

Эмма помогла бабуле принять горизонтальное положение и тут, только сейчас, в тишине услышала, как где-то шурует вода.

– На кухне!

Эмма понеслась выключать воду.

– Бабуля, бабуля… Сколько же она тут текла?! Ты нас разоришь… И воду надо перекрывать вместе с газом!.. А срач-то какой на столе! Похозяйничала бабушка…

Уже после полуночи Эмма вспомнила про гитару, которая скромно стояла в коридоре, как нерешительный гость. Она занесла её в свою комнату.

Черная… Солидная… Из понятного на гитаре были только струны в количестве шести. Ещё какие-то уже непонятные штуки на корпусе…

Эмма аккуратно потрогала загадочную железячку:

– Это, наверное, сюда провод идёт… А это зачем?

Потом провела пальцем по струнам. Гитара без усилителя звучала глухо и как бы вопросительно:

– Мр-р-р?

– Как же ты там оказалась?..

В дверь постучали. Потом позвонили. Кто это в такое время? Эмма с тревогой подошла к окну, из которого было видно и слышно крыльцо у входной двери.

– Кто?

У двери стоял некто, подпирая её плечом: руки в карманах, джинсы, разодранные на одном колене, черная толстовка с капюшоном. Незнакомец скинул капюшон с головы и обратился к Эмме, заметив ее в окне:

– Открой, пожалуйста. Я за гитарой.

Эмма даже забыла подумать о том, с какой стати она должна вот так сразу открывать неизвестно кому среди ночи, – она открыла дверь и впустила таинственного незнакомца.

Тот, не проявляя ни малейшего смущения, внаглую пошел прямиком в комнату Эммы. Эмма, потеряв дар речи, зашла за ним следом. Он присел у гитары, бормотал, трогал её, как что-то проверяя.

Эмма, наконец, пришла в себя.

– Да ты кто такой?! Забирай свою гитару! Если она твоя вообще… Я об нее чуть не убилась! Тащила сюда… А ты врываешься, прешь, как бульдозер!..

Незнакомец с ответами не спешил. Он стал напротив Эммы и, сложив руки на груди, смотрел на нее сверху вниз: правильность и изящность черт, с отсутствием отталкивающей смазливости, приправленные высокомерием. Руки его были весьма покоцанные – местами даже блестела ещё не высохшая кровь. Эта жутковатая картинка вкупе со странным поведением взъерошенного, взбудораженного незнакомца, тем не менее, страха у Эммы на тот момент не вызвала. Позже она не раз хвасталась за сердце и голову, всё это вспоминая.

– Гитара эта – моя. Можешь не сомневаться. И я её заберу. На твои вопросы и претензии отвечать – я не считаю нужным. Зато у меня есть вопросы к тебе, – он говорил достаточно громко, с расстановкой и с придыханием, было видно, что он очень старается говорить спокойно, но получалось так себе…

– Ко мне?

– К тебе! Где тетрадь?!

– Какая тетрадь? – удивлённо спросила Эмма.

– Где. Тетрадь. Со стихами. Ты держала её в руках, – он подошёл вплотную к Эмме. Говорил он уже гораздо тише, но с холодными и неприятными, на грани угрозы, нотками в голосе.

– Я не понимаю! Что за бред вообще?!

– Тетрадь!

На порог комнаты вдруг выплыла бабуля:

– Эммочка, что случилось? Кто это?

– Да… всё в порядке, ба… это… это счётчик проверить пришли… Иди спать!

– А-а-а!