Семь раз приезжали с обыском. Искали винтовки и пулемет. На глубину до метра всю землю проштыковали на усадьбе и во дворе. Чего не было – не найдешь.

Витька Воробья хотя и не любил, но и не обижал, а иногда за него и заступался. Думал: «А причем тут Воробей. Сын за отца не ответчик».

Дни шли, травы начинали цвести, наступил сенокос. Колхозников распределили по звеньям. Каждому звену дали план и наметили участки, где косить. Решили выйти косить в понедельник. Говорили:

– Понедельник – легкий день.

В пятницу вечером на два дня пришел Витька. Работали все в двадцати километрах от деревни. Там Витька встретил Николая.

– Ну, как дела? – спросил Николай.

– Хорошо, – ответил Витька. – Завтра собираюсь на рыбалку. Надо Алексанко уговорить. У него есть небольшой бредень. Бережет его как реликвию. Если сам не пойдет, то и бредня не даст.

– Дело ты придумал, Витька, – сказал Николай. – Пойдем вместе, будем уговаривать. Я тоже с вами схожу. Надо отдохнуть и хотя бы на время забыться.

Алексанко находился в кузнице и усердно отбивал дробь маленьким молотком по наковальне.

– Что-то кует, – сказал Витька. – Не иначе как кинжал. На днях бабы видели медведя на писаревских покосах, а может и врут. Вот он и решил вооружиться.

Когда подошли к кузнице, все стихло. Алексанко, разглаживая бороду, вышел навстречу.

– Ты что ковал? – спросил Николай.

– Ничего не ковал, – ответил Алексанко.

– Но ведь мы не глухие, слышали.

Алексанко сделал виноватую физиономию, ответил:

– Хотел сделать рогатину.

– Уж не на медведя ли ты собрался? – улыбаясь, проговорил Витька.

– А там видно будет, – уклончиво ответил Алексанко.

– Мы пришли пригласить тебя завтра на рыбалку, – сказал Витька. – Пойдем после обеда с ночлегом. Захватим твой бредень и удочки.

– Ночью комары нас зажрут, – сказал Алексанко, – и мне что-то не хочется. Дел много, надо пчел проверить, крыша над двором течет, залатать требует.

– Да ладно ты, не обижай нас, – сказал Витька, – я несу литр водки из села. Уху сварим, выпьем. Отдых будет на все пять.

Старик любил на досуге выпить, поэтому, улыбаясь, ответил:

– Семь бед – один ответ, пошли.

– Может, ружьишко с собой прихватить?

– Не надо, – сказал Николай. – Для чего лишнюю тяжесть тащить?

В субботу в два часа дня, но за огородами деревни, избегая любопытных глаз, пошли на Боковую. Небольшая река с маленьким до двух метров руслом и омутами текла, казалось, оврагом, поросшим громадными елями. С обеих сторон на десятки километров простирался лес.

Бреднем Витька с Николаем наловили рыбы. Алексанко сделал шалаш и развел костер. Сварили уху, вкусную, душистую. Выпили, поговорили и легли спать.

Ночью Алексанко их разбудил. Говорить он боялся, толкал того и другого в бока и шептал:

– Кто-то рядом с шалашом ходит, а у нас и ружья нет.

Витька первым вылез из шалаша. Почти рядом, у омута, стояли два лося, а третий по пузо в воде ходил по омуту, что-то искал. Витька крикнул:

– Лоси, убежали!

– Ну и трус же ты, Алексанко, – сказал Витька и, не дожидаясь ответа, полез в шалаш.

Алексанко виновато, что-то бормоча в оправдание, полез за Витькой. Николай отошел от шалаша и сел на старый полугнилой пень.

Наступал ранний июньский рассвет. Лес начинал просыпаться. На горизонте северо-востока чуть алели первые отблески зари. Где-то на покосе за омутом трещал коростель. В кроне высокой раскидистой ели пел соловей. Невдалеке в бору закаркала ворона. Ей откликнулась подруга. Закуковала кукушка, три раза прокричала и раздумала, затихла. Рядом в омуте раздался утиный голос.

Весь пернатый мир просыпался. Для всех начинался хлопотливый длинный летний день.