На следующее утро, ровно в девять Юрий сидел в «Токатлиане», пил кофе и читал свежую прессу. Вскоре пришла Лилиан.
– Что пишут? – спросила она.
– Везде одно и то же: Кемаль, греки, большевики.
Лакей принес ей завтрак и кофе.
– Здесь говорить удобнее, чем в монастыре, – сказала она, намазывая джемом булочку. – Меня направил туда один французский журналист, узнав, что я интересуюсь Византией. Греки сейчас претендуют на восстановление былой империи и ведут войну в Малой Азии. Отец Иероним любезно разрешил мне пользоваться монастырской библиотекой, но у меня на это нет времени. Я журналист, а не книжный клоп. Вчера заказала монахам несколько статей по истории Византии, они напишут лучше меня. Теперь поговорим о вас.
Лилиан вынула из сумочки портсигар и протянула Назарову. Поблагодарив, он взял сигарету. Она тоже закурила.
– Я уже говорила, меня интересуют русские. К примеру, вы можете сказать, как появились термины «красные» и «белые»?
– Охотно объясню, мисс. В старой России были еще и «черные» – так называемые «черносотенцы». Красные – это революционеры. Черные считались консерваторами, а красных сначала даже за либералов принимали. Во время гражданской войны появились еще и «белые» – это те, кто не принял новую политику и восстал против большевиков. Они назвали себя «белыми», претендуя на нравственную чистоту своих политических риз.
– Понимаю, – сказала Лилиан. – Не думаете ли вы, что если в России укоренится большевизм, то впоследствии весь мир может разделиться на два лагеря – белых и красных?
– Кто знает, может, так и будет.
– Американцев это не радует. У нас своя идеология, цель которой – гуманизм. Даже капитализм у нас особенный, с элементами филантропии. Например, по инициативе Рокфеллера создан благотворительный фонд для помощи бедным. Именно из гуманизма мы сейчас кормим пол-Европы. Разве это не благородно?
– Еще бы, мисс.
– Прочтите биографии миллионеров – все они вышли из низов. Нам революция не нужна! – разошлась американка. – Вскоре наступит новая, глобальная американская, эра, и весь мир последует нашему примеру. Нет, красная звезда никого не соблазнит. Что сулят красные? Рабочую казарму! А люди хотят свободы. Вы согласны, Джордж?
– У кого есть деньги, тому нигде не скучно, мисс. Мне, например, довольно тоскливо живется, хотя свободы навалом. Вот если бы иметь хорошую работу, тогда и жизнь не казалась бы неудавшейся…
– Согласна, остаться без родины и без работы ужасно, – перебила его американка. – Но к делу! Мне нужен чичероне, но предупреждаю, это работа временная – пока я здесь. В любой момент журнал может послать меня в другую страну, поэтому я не могу брать на себя обязательств. Мои условия: стол, комната в отеле и сто турецких лир на карманные расходы. Будете жить в «Токатлиане». Работы будет много. Вы должны все время находиться в полном моем распоряжении. Согласны?
– Охотно принимаю ваше предложение, мисс. Мне это интересно.
– Журналистика – действительно живое дело, – Лилиан сняла очки и, глядя Юрию в глаза, сказала: – На всякий случай должна вас предупредить: не думайте, что у меня какие-то планы на вас. Наши отношения будут сугубо деловыми, мистер Джордж.
– Ничего другого я и не предполагал, мисс Лилиан.
– Еще один вопрос, необходимый для нашего сотрудничества: вы умеете танцевать новые американские танцы?
– Не умею, мисс.
– Очень жаль. Без джаза теперь никуда. Знание новых танцев – первый признак светского лоска. Ничего, научитесь. При «Токатлиане» есть школа танцев. Заведует ею одна очень милая дама. Я с ней договорюсь.
– С удовольствием буду учиться, мисс.