Вагон третьего класса, в котором ехал Юрий Назаров, был переполнен такими же, как он, новобранцами. От махорочного дыма слезились глаза. Пол был заплеван и усеян окурками, скорлупой от семечек, обрывками газет. Из клозета ужасно несло.

В вагон вошел пожилой кондуктор в длинной черной шинели. «Крути, Гаврило» шутливо называли солдаты железнодорожников.

– Хоть бы окна открыли, землячки! – крикнул он. – Задохнуться можно.

Юрий, сидевший у окна, с готовностью опустил раму. В вагон ворвалась спасительная струя свежего воздуха.

– Закрывай, не то простынем! – гаркнуло сразу несколько голосов.

Он неохотно подчинился.

За окном мелькали заснеженные поля, подернутые инеем рощи и казавшиеся игрушечными белые мазанки – проезжали Украину.

– Впервые едете на фронт? – спросил Юрия сосед.

– Впервые.

– Сами или мобилизованы?

– Сам.

– Вот дурень! – вмешался солдат, услышавший их беседу. – Ничего, повоюешь – поймешь. Нешто можно победить немца голыми руками? А начальство, знай, кричит: «Умри, но победи!»

– Лучше бы землю народу отдали. Война нам ни к чему, а земля позарез нужна, – раздался голос с верхней полки.

– Вот мы галичанскую земельку и вспашем.

– Не, мужики, она для пахоты не годится.

– Говорят, царь хочет дать народу землю, – вступил в разговор старый солдат, набивавший махоркой «козью ножку», – только сперва надо побить немца. Землю, конечно, следует оформлять по документу, чтобы ее, матушку, потом никто не отобрал.

– Нешто помещик отдаст? – усомнился кто-то.

– Отберем силой. Помещик один, а нас – вона! Войну тока кончим.

– Как же кончить ее?

– Бают, Гришка Распутин хочет заключить мир и дать мужикам землю, – заговорил рябой солдат, – только разные там графья да князья ему мешают. Говорят, у них с царицей амуры…

– Ну и пущай! Ежели генералам можно, то почему мужику нельзя. Эх, сказал бы он царице, дескать, отдавай, матушка, землю народу и заключай мир. Царь, говорят, добрый человек, но с нами слишком мягко тоже нельзя. Он, сердешный, все молится.

– Дураки вы стоеросовые! Истинно темный народ! Противно слушать! – вмешался высокий плечистый солдат. По всему было видно, что он не из крестьян. Все повернули головы в его сторону.

– Кто это даст вам землю? Держи карман шире! Ее надо зубами вырвать у помещика, как и у фабриканта фабрику. Прежде всего надо убрать с трона Николашку, за ним повалится вся остальная сволочь. Тогда будет вам и мир, и земля. Революцию надо делать, как о пятом годе. Мы, рабочие, тогда восстали, а вы, мужики, плохо нас поддерживали. Мало вас казаки пороли.

Все были смущены резкостью тона верзилы, но никто не хотел с ним связываться.

Поезд подошел к какой-то станции. Паровоз отцепили, и он, пуская клубы пара, со свистом отманеврировал к водонапорной башне – заправиться водой.

Солдаты, звеня пустыми котелками, кинулись за кипятком на станцию.

Неожиданно в вагон вошел жандармский унтер-офицер в новеньком мундире с аксельбантами.

– Кто тут сейчас ругал царя? – сурово спросил он.

Все молчали.

– Не скажете, – продолжал унтер, – отцепим вагон и всех задержим до выяснения личности диффаматора.

– Ну я высказывался, – сказал рабочий, вставая.

– Иди за мной! – скомандовал жандарм и пошел к выходу.

Солдаты молча смотрели вслед долговязому. Каждый думал одно: кто настучал?

Вскоре поехали дальше.

Вечером кондуктор зажег в фонарях стеариновые свечи, которые ужасно коптили. Затеяли общий чай. С удовольствием ели сало и вареные яйца с белым хлебом. Инцидент с рабочим постепенно стерся, но языки прикусили. Говорили в основном о скудных урожаях в последние годы, яловости коров и о бабах, переставших рожать, так как солдатам почти не давали отпусков, да о ветшающих без хозяина избах. Во всех несчастьях винили немцев.