– И я согласна с ним. Но куда же вы теперь?

– В Вологодскую губернию под надзор полиции.

– Будете и там заниматься агитацией – сошлют в Сибирь.

– Что ж, и в Сибири надо людей лечить и просвещать.

– И так без конца?

– Конец близок.

– О чем вы? О революционном кошмаре?

– О народном гневе. Хорошо, что вы продали имение.

– Да, вы мне советовали, я помню.

– Я жалел только вас, Ольга Санна! Остальных мне не жалко.

– Почему же вы меня выделили? Я ничего хорошего для народа не сделала, жила своими заботами и думала только о семье.

– Я угадал ваши личные качества.

– Я обыкновенная женщина.

– Из обыкновенных женщин иногда выходят героини. Вот, например, Нина Попова, казалось бы, обыкновенная девушка…

– Убийца Вурменталя?

– Да. Скромная, тихая девочка. Никто и не предполагал, что она способна на такое. Лично я не одобряю террора, потому что на место барона придет граф – какая разница! Нужно бороться с системой, плодящей сиятельных князей, графов и баронов.

– Ах, ну что вы говорите! И бедного барона жаль, и эту замороченную кем-то девочку. Все-таки я мать. Неужели ее повесят?

– Разумеется. Во всяком случае, пожизненная каторга ей обеспечена.

Ольга Александровна, я ведь за тем и пришел. Нужен адвокат. Нижегородские юристы отказались ее защищать, боятся потерять клиентуру.

– Вы хотите, чтобы я поговорила с мужем?

– Да.

– Но как же… он не захочет…

Марков заметил колебание на ее лице и стал аккуратно наставлять:

– В общем-то, выиграть этот процесс невозможно. Но можно ходатайствовать перед военным судом, чтобы Нину приговорили к каторжным работам. Смягчающим обстоятельством является ее несовершеннолетие. Надо указать, что она действовала под влиянием тайных революционеров, втянувших ее в это дело. Что ее воля не была свободной. Нужно попытаться спасти девушку. Ее бедная мать в отчаянии, а отец умер. Нина – единственная дочь.

– Несчастная мать, понимаю, как ей тяжело. Хорошо, я спрошу мужа. Он – кадет, а кадеты отрицают террор.

– Скажите ему, что революция не за горами и ему когда-нибудь может пригодиться эта услуга.

– Как долго вы пробудете в Москве, Иван Егорыч?

– Завтра должен уехать, ведь я под надзором.

– Приходите к нам обедать, вся семья будет в сборе. Теперь еще… Иван Егорыч, вам, конечно, нужны деньги, особенно теперь, когда вы едете в ссылку. Разрешите вам помочь по старой дружбе.

– Ни в коем случае! Как вы могли подумать! Я как-никак мужчина и вполне могу сам решать свои проблемы.

Проводив Маркова, Ольга Александровна пошла в канцелярию.

– Прости, что беспокою тебя, Николай, – сказала она, садясь напротив мужа. – У меня важное дело, только на нем ничего нельзя заработать, кроме благодарности многих людей.

Она изложила Назарову свой разговор с Марковым.

Николай Николаевич возмутился:

– Опять этот Марков, да еще с такой дикой просьбой. Ни за что! Сама подумай, во что ты меня втягиваешь, это же политическое убийство.

– Однако тебе не претят грязные делишки толстосумов, на которых ты зарабатываешь хорошие деньги, – упрекнула Ольга Александровна.

Николай Николаевич пропустил ее реплику мимо ушей.

– Оля, я не могу выступать на политическом процессе, тем более в военном суде. Общество меня осудит. Лишусь самой выгодной клиентуры. Мое реноме адвоката, которое я заслужил с таким трудом, лопнет как мыльный пузырь, из-за какой-то полоумной фанатички.

– Ведь суд будет не в Москве, а в провинции, – не уступала она. – Дело будет разбираться при закрытых дверях, отчетов в газетах не будет. Завоюешь симпатии либералов, это тебе принесет дивиденды в будущем. Ты сам говорил, что революция неизбежна.