Альма хотела заехать в город с севера по виа Коммерчиале, которая отвесно спускается с холма, и на резком повороте открывается такой вид на море, будто ныряешь в него с высокого трамплина, – можно рассчитывать на судьбоносное утешение воды, на хлопковую выцветшую синюю футболку, вытащенную из комода ее детства и надетую на бегу перед тем, как мчаться купаться первый раз за сезон; крики детей, которые на пляже Баркола тренируются нырять «подковой»[8]. Но сбилась с пути. Она заехала с юга, вдоль развалин металлургического завода, проржавевшего массива, который много лет назад перестал извергать огонь, но сохранил шарм советской безъядерной зоны.

Вокруг домá славян с облупившейся штукатуркой, балконами с выцветшей геранью и антеннами, увешанными проводами, висящими как канатоходцы на серых фасадах, когда-то с улицы были слышны песенки с радио Koper, они доносились из окон в районе Сервола, который славился лучшими пекарнями Империи.

С этого ракурса море выглядит совсем не спортивно, в обрамлении лимонно-желтых подъемных кранов торгового порта и рельсов товарных поездов, следующих в Вену или Гамбург; чуть дальше уже виднеется вывеска так любимых фашистами купален Аусония, где ее бабушка играла в бридж, пока Альма училась нырять в воду цвета нефти этого городского унылого моря.

Это город без будущего! Альма вдруг осознаёт, что думает об этом с нежностью.