– И за эту мелочь его избили? – недоумённо произнёс я, перевернув последнюю страницу. – Да не может быть…

– Почему? – с интересом качнулся вперёд Николай.

– Да, Коль, какие‑то беззубые всё это тексты, слабые. Про инспектора он только предполагает, что тот мог при таких и таких обстоятельствах злоупотреблять полномочиями. Руководство детского садика напрямую ни в чём не винит, дескать, тут, скорее всего, оплошали поставщики. А в деле с канализацией вообще больше на природу жалуется, мол, сейчас аномально дождливая погода, и система с потоком воды не справляется. Странно, что за всё это ему прилетело…

– Ну то, что избили за работу – факт. Произошло это во дворе его дома, было ещё не поздно, и соседи слышали, как нападавшие выкрикивали угрозы – «ещё, мол, такое напишешь – сдохнешь».

– А не мог он сам всё это инсценировать? Человек, кажется, честолюбивый, а тут такой скандал…

– Вряд ли, – с сомнением покачал головой Коля. – Ты бы видел его после избиения: вместо лица – каша кровавая, три ребра сломаны, рука вывихнута. Да и операцию ему не постановочную делали.

Я пожал плечами. Странное дело. Или избиение Милинкевича не связано с его газетной работой, или ситуация в городе намного хуже, чем мне представлялось вначале. Человека избивают, уродуют – и за что? Не за серьёзное расследование, не за попытку разрушить сложный коррупционный бизнес, а за простое упоминание имени чиновника без раболепных интонаций! Нет, это уже выше моего понимания, это какое‑то дикое, тёмное средневековье, глухие джунгли, не тронутые цивилизацией… Впрочем, возможно, Николай и его ребята просто не разобрались в этой истории как следует. Полицейские не журналисты, и могли пропустить в статьях Милинкевича некие важные подробности, не понять частностей и деталей, очевидных профессионалу. Всю эту тему необходимо внимательно изучить заново – проштудировать и другие публикации Милинкевича, узнать больше об его связях в городе, отследить как менялась его газетная точка зрения по разным вопросам. Кстати, надо бы позвонить и упомянутому Колей Карпову из «Комсомолки». Он приезжал сюда, за двести километров от Москвы, беседовал с потерпевшим, изучал дело по горячим следам. Написал ли он в итоге какой‑нибудь материал и если нет, то почему?

Следующая папка относилась к Францеву. Первые же строчки его резюме задержали моё внимание.

«С 2011‑го по 2017‑й год Борис Владимирович Францев являлся пресс‑секретарём председателя городской администрации», – прочёл я. Вот тебе и на! Оказывается, Францев в недавнем прошлом – чиновник!

– А с этим что? – спросил я Николая.

– А вот тут история интересная. Работал в мэрии, курировал молодёжные проекты. Карьера, кажется, в гору шла. Но в прошлом году его уволили…

– За что?

– Да скандал у них случился, – поёжился Ястребцов. – У нас рядом с городом общежитие шахтёрское сгорело, помнишь, такое дли-и-и-нное серое здание в посёлке «Большевик»? Там ещё пустырь был рядом с лопухами? Ну вот… Сгорело оно, а Францев руководил спасательной операцией: курировал бригады добровольцев для помощи погорельцам, организовал сбор вещей для них. А потом всё добро, принесённое в оперативный штаб, на помойке обнаружилось. Начался скандал. Стали разбираться и выяснилось, что это Францев распорядился, чтобы со старьём не возиться. Дело было незадолго до выборов: мэр на прессухе перед камерами лично отчитал его, и в тот же день уволил.

– А как же он в «Терпиловке» оказался? – удивился я.

– А что такое?

– Ну как… Опальный чиновник, выгнанный со скандалом, и вдруг – работает в газете, подконтрольной мэрии, практически на виду у всего города… Странно как‑то.