Доктор не на шутку увлёкся этим случаем. Время от времени он бывал почти уверен, что все признаки свидетельствуют о безнадёжности больного, что в таком вот состоянии Джеральд и закончит свои дни – где-нибудь в богадельне. А иногда его посещала мысль, почти догадка, что «мумия» – только с виду «мумия», а на самом деле – чуть ли не симулирует, понимая, в каком щекотливом положении оказались он и его попутчица. В медицинской практике нет-нет, да и попадались одарённые симулянты, дурачившие даже очень крупных специалистов по «психам». Однако самые тонкие наблюдения, проводимые с помощью самой совершенной аппаратуры, давали явно аномальную картину работы нервных центров подкорки… Причем, не смотря на внешнее постоянство поведения «мумии», картина внутричерепных импульсов не оставалась постоянной. Но какова закономерность этой изменчивости, Эйнбоу не мог усвоить.

С некоторых пор доктор стал уделять больше времени Дати, по его «рекомендациям» она пыталась «расшевелить» «мумию». Сеансы «воздействия» Эйнбоу проводил скрытно, запираясь с Дати в палате, где лежал Джеральд, состоявшей из двух отсеков. Этого требовал сам характер сеансов. Эйнбоу в голову пришла странная «догадка» использовать своеобразную «сексотерапию», интерпретировав её в «спектакль». Он не был сексологом, однако владел методиками излечения некоторых патологий, что касается интимной природы человека. Состояние Джеральда он окрестил «импотенцией сознания». «Почему бы, – думал Эйнбоу, – не применить методику из совершенно иной отрасли для излечения „неподходящей“ для данного случая болезни? Ведь образность языка, например, может строиться на сопоставлении двух, казалось бы, несовместимых вещей. Например „импотенция“ и „сознание“… Взятые в отдельности – что общего имеют эти слова, и разве можно их объединить в одно словосочетание? Однако, сочетаясь, они дают не только новое понятие, но и совершенно определённый образ, картину… В результате, из сочленения двух далёких понятий, рождается целый мир, верный отпечаток реальности – живой!».

Точно также и здесь – испробовав все доступные ему средства выведения своего подопечного из необычного анабиоза и не получив никаких результатов, он попытался использовать тот факт, что Джеральд реагирует на голос Дати. Быть может, чтобы вызвать более активную реакцию на окружающую действительность у больного, недостаточно одного лишь голоса?.. Дати согласилась быть проводником сумасбродных идей доктора, она очень уважала его, считала гением и была убеждена в чистоте его намерений – в том, что всё это нужно только ради «мумии». К «мумии» она относилась, как к цветку, который нужно поливать иногда, чтобы не зачах. Или как к слепой беззубой полупарализованной собаке, которую надо как-то кормить, потому что жалко. Или как к большой механической кукле со сломанным механизмом, починить который можно, но только с её помощью. Ей лишь стоило некоторых усилий, чтобы не стесняться доктора. Ради него и ради будущей своей профессии, которая не знает стыда, она пошла ему навстречу.

В один из очень весёлых, ярких дней, когда солнце светит во всю после недавнего ливня, когда всё блестит и искрится, и не так палит, когда кажется, и глубокие старики заглядываются на румяных девиц, а старухи доброжелательно настроены к молодёжи, была сделана первая «секс-попытка» вернуть Джеральду реальность. Все приборы бесконтактной диагностики во втором, меньшем по размеру, «отсеке» палаты, были сфокусированы на нервных и мышечных узлах «мумии». Необычность ситуации забавляла Дати – очень красивую, фигуристую, высокую, светловолосую девушку с большими и «мягкими» серо-голубыми глазами. Она безобидно кокетничала с Эйнбоу и даже подтрунивала над ним. А доктор в душе был готов растаять от нежности и благодарности к своей ученице, и это были самые человеческие, не отягощённые грузилами чувственности, эмоции. Эйнбоу объективировался от себя лично и целиком погрузился в наблюдения «мумии», в показания приборов, а Дати предложил «пофантазировать» на тему соблазнения прекрасного, но бесчувственного юноши, презирающего как будто женское тело.