Однако Рой понял, что «игрока» надо менять. «Пусть этот дурак Беннер, – подумал он, – кусает потом себе локти, когда от меня будет зависеть гораздо больше, чем сейчас». У Роя никак не укладывалось в голове, что Ред не оценил по достоинству того, что Рой «пригласил» его к этому делу, сулившему блестящий и громкий успех, а значит, перемены в их общественном и должностном статусе. «Если человек не понимает, кого надо держаться и почему, – полагал Рой, – тем хуже для него». Этим, правда, Рой в какой-то степени себя и успокаивал, ему было больно, что друг не поддержал его. Чуть не предал. Хотя Ред, как того и желал Рой, объявил Лоэн «полностью вменяемой».

…Вот почему в пятницу вечером в доме доктора Эйнбоу «заиграл» телефон, звуковой сигнал которого был настроен на любимую мелодию Ресджи, его жены.

Звонил Рой Мелли. Доктор Эйнбоу, конечно же, не ожидал этого. Он решил больше ни во что не вмешиваться и сосредоточился на своих делах.

– Док, – услышал он в трубке, – я не хотел бы, чтобы вы сочли меня грубым неучем. Просто в тот вечер я был не в духе – если бы вы знали, что произошло, вы бы поняли меня.

– Что вам угодно? – вполне корректно поинтересовался Эйнбоу.

– Я хотел извиниться перед вами, если вы обиделись, и сказать, что конечно же мы заинтересованы в вашем мнении, может быть – в вашей помощи.

У Эйнбоу почему-то забилось сердце.

– Ну что ж – я готов помочь вам…

– Вот и прекрасно. Не могли бы мы встретиться с вами в воскресенье вечером в «Милате»? Хороший ресторанчик, без галдежа.

– Так.., – вслух начал соображать Эйнбоу. Вечером в воскресенье он должен был с Ресджи пойти на премьеру спектакля одного местного драматурга, которого они знали лично. Эйнбоу не хотелось показать Рою, что он так уж стремится влезать во всё это дело, и что достаточно только поманить пальцем.

– Вы всё ещё дуетесь на меня, док?

– Нет, что вы, но… дело в том, что воскресный вечер я обещал посвятить Ресджи, моей жене.

– Да-а, – вздохнул Рой, – мне бы не хотелось откладывать, – при этом он подумал, что уговаривать не будет, это не в его правилах. – Ну что ж, если вам некогда, я постараюсь «провернуться», а вам ещё позвоню на работу в понедельник. Лады?

– Подождите, я поговорю с Ресджи, – Эйнбоу вовсе не устраивал такой поворот, он боялся, что Рой может передумать.

– Да не стоит, док. Обещания, данные женщине, надо выполнять. Не так ли? – спросил он, как бы подмигнув.

– Ну, дело ваше, – более официально ответил доктор.

– Наше, док – наше. Ну, счастливо!

И – повесил трубку, не дождавшись ответного «до свиданья». Эта привычка здороваться и прощаться, не давая собеседнику ответить тем же, была неприятна доктору, он считал это дурным тоном. Однако сейчас он не придал этому значения, поскольку и радовался, что у него появился шанс увидеть Лоэн, и боялся, что Рой передумает, поэтому он всячески начал оправдывать невежливость скапатора его занятостью, и вообще изменился к нему. «Нельзя судить о человеке по первому впечатлению, даже если он не псих», – решил про себя ведущий психотерапевт Центральной клиники Риноса.

Последующие два дня доктор провёл в беспокойстве – не раз, находясь дома, связывался с клиникой по видеоканалу, просил показать ему палату с Джеральдом. Джеральд лежал смирно…

Странный провал сознания, приключившийся с попутчиком Лоэн, всё больше начинал казаться Эйнбоу необъяснимым. Его медицинских знаний явно не хватало, чтобы систематизировать признаки заболевания и выстроить концепцию, создав хоть какое-то подобие гипотезы. Больной ходил, смотрел в одну точку, иногда даже прислушивался, казалось, к тому, о чём говорится в его присутствии. Однако смотрел непонимающими, глубокими, тёмно-карими глазами. И в то же время «покорялся» командам, ухаживающей за ним сестрички, девятнадцатилетней Дати, его ассистентки и слушательницы курса, который вёл сам же доктор в Медицинской школе Риноса. Он легко «подчинялся» именно её голосу – не резкому и не властному, а нежному, солнечному и мелодичному. В связи с этим Дати вынуждена была часто дежурить во внеурочное время и даже пропускать занятия в Школе с личного соизволения мэтра и по личной его просьбе. Оставляя Джеральда с нею, Эйнбоу был спокоен.