– Нет, – немного подумав, ответил Голицын.

– А у меня вот – есть, – гордо произнёс ОН, указав широким жестом руки на всю округу лежащую перед ними, – благодаря маэстро Булгакову, – задушевно прибавил Мессир, и глубоко вздохнул.

– А «нехорошая» квартира» №50, на Садовой, для вас такое же! место? – поинтересовался Голицын.

– Нет. Туда я не хожу, – коротко, и как отрезал, ответил ТОТ.

– Бросили на произвол судьбы? – поддел его Голицын.

– Нет. Туда Коровьев иногда наведывается, – ответил ОН, не отрываясь от своих радужных мыслей.

– А-а-а, – понимающе протянул ЕГО собеседник. – А как там Азазелло?

– О! – воскликнул Мессир, – у него сейчас много работы.

– Какой работы? – насторожился Голицын.

– За временем надо поспевать. Он же у нас парфюмер, – сказал это князь, и замолчал

– Ну? – не понял собеседник.

– Баранки гну! – весело ответил Князь тьмы, и так же весело захохотал, видимо, обрадовавшись своему удачному весёлому ответу.

– А всё-таки? – тоже посмеиваясь, но, ожидая ответа, сказал Голицын.

– Ну, сейчас же все помешаны на пластических операциях, например. А это тоже его сфера. Надо вникать. Ну, и так далее, и тому подобное, – скучно завывая, объяснял ОН дела своего парфюмера.

Всё это время, Голицын смотрел на Мессира. Но поскольку тот, перед питьём, снял свои зеркальные очки, а лицо его было затенено широкими полями шляпы, то Голицын видел только чёрную воронку на месте лица Мессира.

И вот, в этой чёрной воронке, вдруг ярко засверкал глаз князя!

И всё пространство над прудом и около, и сам пруд – всё засветилось жёлто-оранжевым светом. И всё это жарко пылающее пространство, было ограничено сферой огромного шара. От пруда пошло испарение. И в нагретом колышущемся воздухе, отражаясь в жёлто-оранжевом зеркале водной глади, стали возникать неясные контуры создателя «Мастера» и его героев. Был тут и Коровьев, в своём треснувшем пенсне, вытянувшийся во всю длину диаметра шара; и Азазелло со своим торчащим изо рта клыком. И наглая морда Бегемота, и едущий по рельсам трамвай, и Та, во имя которой всё это творилось Им. А может, это была Маргарита. Кто знает?

Разжижаясь в нагретом воздухе, ОНИ улыбались, подмигивали, и, казалось, приплясывали.

Голицыну стало невыносимо жарко.

Но вот шар, с невыносимою жарою, стал уменьшаться. Он становился всё меньше и меньше, пока, наконец, не стал совсем маленьким, как теннисный мячик. И в таком виде – он нырнул в пруд, и утонул там. Раздалось лёгкое короткое шипение водной глади, от места того порхнул белый дымок, разошлись небольшие круги по воде, и всё стихло, и замерло.

– Ну, как? Узнали свою картинку? – прозвучал сочный баритон Мессира.

Голицын же молча отпускал свой галстук, вертя головой, и спасая горло от удушья.

– Нет, Мессир, вы ни на минуту не даёте расслабиться, – посетовал Голицын, – это какой-то кошмар.

– Разве это кошмар?! Вот, до войны – был кошмар! – пошутил Князь тьмы, подражая голосу и интонациям боцмана Дули. И сам же этому засмеялся.

Вечерняя Москва зажгла свои огни. Засветились окна домов. От пруда, наконец-то, пахнуло влажной свежестью.

– Пора, – сказал Мессир.

ОН надел очки, взял трость, и поднялся со скамейки.

– А флягу? – напомнил ему Голицын.

– Пусть лежит здесь, – повелительным тоном произнёс Мессир, – может, какому-то горемыке срочная помощь потребуется.

И изящно работая тростью, ОН зашагал обратно по Малой Бронной.

Голицын следовал за НИМ.

Из дверей Театра выходила публика.

«Не успело стемнеть, и спектакль кончился, – подумал Голицын, – что значит – лето».

Спутники дошли до Тверского бульвара, и свернули налево.

– Так, значит, помогаете жаждущим с похмелья горемыкам? – задал неожиданный, для князя вопрос, Голицын.