– Смотрю, вы мяса принесли, – прорычал Крушила, пригибаясь в дверном проеме. Он был по меньшей мере вдвое крупнее любого сила: огромные челюсти, черная-черная шерсть. Нависнув над Ищуньей, он стрельнул взглядом в сторону слуг и сощурился.

– Чего тянули? – прорычал он, обнажив зубы. – Я уж хотел за вами Рубаку послать! Может, мне эту хилячку вами закусить?

Кусака и Хвата озабоченно переглянулись.

– О Крушила, Сильнейший из силов, – склонившись перед вожаком, взмолился Кусака, съежившись от страха. – Хилячка нам поведала кое-что, и мы решили, ты тоже захочешь услышать…

– Ох, смотрите, если брешет! – отрезал Крушила. – Эту хилячку зовут Ищунья, но лучше бы ее звали Брехунья. Я предупреждал, ей веры нет.

Ищунья заскулила от страха. Испугались и Кусака с Хватой.

– Она будто бы Дверь в Стене отыскала, – дрожащим голосом произнес Кусака.

– Невозможно! – взревел вожак. Жилы у него на шее взбухли тугими канатами. Он принялся мерить пещеру шагами; по стенам металась его тень. – Дверь давно потеряна! Никто не знает, где она! Хилячка водит вас за нос…

– Я правда отыскала Дверь! – вскочила на ноги Ищунья. – О могучий Крушила, могу доказать! За Дверью – Светлый Край! Я поднимусь туда и принесу свежего мяса. В Светлом Краю живности больше, чем в Темноте под Землей.

Крушила задумчиво облизнулся. Кусака и Хвата пристально следили за разговором и ждали, что скажет вожак. Сердце Ищуньи отчаянно колотилось, голова кружилась, ее подташнивало. Да еще в животе, как на грех, заурчало. Наконец Крушила своим рычанием разорвал тишину:

– Смотри, хилячка, если врешь!..

Ищунья вскочила на ноги.

– Да! Покажу Дверь в Стене! Если ошибаюсь, так и быть, сожрешь меня! О Сильнейший из силов, ты крупнее и быстрей меня, какого-то хила. Не убегу, не скроюсь.

– Дверь в Стене, – повторил Крушила. – Знаешь, где она?

– Да, да! Отведу к ней!

Крушила и его слуги многозначительно переглянулись, и, хотя они ничего не сказали, Ищунья испытала облегчение. Она переиграла врагов и спаслась.

На время.

Следующие несколько дней они шли, делая короткие привалы, чтобы поесть или попить, и разбивали лагерь, когда угасал дневной свет и на землю опускалась ночь.

Начинался очередной день. Утренняя прохлада отступала, солнце припекало спину, словно торопясь воздать Майре упущенное за годы жизни вдали от его тепла. Майра сняла куртку и повязала ее вокруг талии, обернувшись к своим спутникам. Им тоже было жарко: на лбу блестела испарина, одежда покрылась темными пятнами. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков, ребята по-прежнему держались берега и двигались строго на север, следуя указаниям Элианны и зову Маяка, который звучал, словно песня сирены.

Время от времени они натыкались на руины, присыпанные опаленной землей, – скорбные памятники миру эпохи до Конца. Многое пострадало до неузнаваемости: Элианна не могла определить, что видит Майра. Но порой ее призрачный голос называл какие-то незнакомые слова: причал, ангар, трактор…

Иногда слова сопровождались образами: оплавленный металлический остов прежде выглядел иначе, он вспахивал плодородную землю, на которой фермеры возделывали поля, – но Майра, бредя по пустыне, с трудом могла представить эту землю цветущей.

Солнце поднималось все выше, близился полдень, а Майра глядела на бледное небо. Элианна в это время рассказывала, что некогда в нем парили птицы, ныряли в океан за рыбой, бранились, создавали пары, вили гнезда, выводили птенцов. Птицы, подумала Майра, когда перед мысленным взором у нее замелькали образы крылатых созданий. Они казались ей чем-то волшебным и непостижимым, как существа из маминых сказок.