– Покажь документы.

– Отвернитесь, пожалуйста, – попросила она, готовясь к тому, что он не станет выполнять ее указания.

К удивлению, выполнил.

– Деньги держи в трусах. Там им мягко и тепло. Для документов найди место подоступнее. Могут понадобиться, а времени лезть в задницу не будет.

Даша протянула ему паспорт.

– Годится. Куда едешь?

– В Баку.

– Я назову пять чисел. Запомни и повтори.

Назвал он шесть – три двузначных – три трехзначных. Она повторила только пять, упустив последнее.

– Ничего не потеряла?

– Никак нет. Сказано пять, я и повторила пять.

Дежурный усмехнулся.

– Завтра в два сорок пять должен быть пассажирский на Баку. Меня не будет. В восемь поутру заступит Семен Борисыч. Он поможет. А сейчас садись за телефон. Вот этот – другие не трожь. Как позвонят, тут же отвечай: «Принимаю сообщение для Павла Петровича». Для меня, значит. Вот таблицы и карандаш. Будешь записывать все, что скажут. Почерк разборчивый?

– Каллиграфический.

Павел Петрович продолжает:

– Первая колонка – номер поезда, вторая – название станции. С которой звонят, значит. Потом скажут время. Потом числа – информация о вагонах. Запишешь их в эту колонку через черточку. Потом сообщение оставят на словах. Слово в слово записывай. Закончат, скажут: «Повтори», а забудут спросить, так ты сама повтори без приглашения. Ошибешься или перепутаешь – люди могут погибнуть. А даже не погибнут – все равно хана нам с тобой. Сечешь?

Следующие четыре часа пронеслись молниеносно. Даша едва успела ответить на три десятка звонков, заполнить четыре листа с таблицами, выпить чаю с баранками со своим работодателем, как, следуя обещанию, в дежурную вошел Семен Борисыч.

Затемнение на окнах сняли, и мягкий солнечный свет весело наполнил мрачную от тусклой электрической лампочки и пыльных бумажных кип комнату. Такой теперь вспоминалась ночная жизнь кабинета в обратном измерении времени. Ночью комната представлялась совсем другой – светлой, деловой.

Вслед за Семеном Борисычем в смену заступили две женщины, деловито подсевшие к столу и начавшие телефонные щебетания, которые совсем недавно она делила с Павлом Петровичем. Разве только тон был одомашнен – общались между собой люди, знающие друг друга по голосу и в лицо.

Даша чувствовала себя в безопасности – давно забытое ощущение. Рядом были надежные подготовленные люди, наделенные не только властью, но и способностями правильно ею распорядиться.

Пока проходила передача, Даша разглядывала заступающего на смену нового дежурного. Казалось, он не был пожилым, но каждая деталь внешности пыталась убедить в противоположном. Глаза добрые и старчески печальные. Она никогда раньше не думала, что печаль имеет возраст. Аккуратно подстрижены и заботливо уложены седые волосы над висками. Все остальное пространство со лба, через темя, к шее отдано в безраздельное владение гладкой блестящей коже оттенка ясного меда. Где-то она видела этого человека. Но праздные воспоминания о неважных мелочах представлялись абсолютно неуместными. Больше интересовало, каким образом этот мягкий, добрый человек сможет управлять людьми, поездами, вокзалом. Как сможет он заставить всех вокруг беспрекословно выполнять распоряжения и жестко расправляться по законам военного времени со всеми, кто посмеет возражать.

Вопреки упорным стараниям телефонов растянуть передачу дежурства, она, в конце концов, завершилась, и Даша с удовлетворением следила за тем, как Павел Петрович, отведя в сторону Семена Борисыча и кивая в ее сторону, что-то пояснял, а тот с понимающей усмешкой, подтверждал: «Все понимаю. Не ребенок. Будет сделано»