Стражники почтительно уступили судье дорогу, и один из них распахнул перед ним массивную дверь с огромным засовом.

Судья бывал здесь не единожды. К этому обязывала служба. Но сегодня его посещение было сугубо личным делом. Он справился у писаря о женщине, доставленной в подземелье этим вечером. Каково же было его изумление, когда он узнал ее имя! Женщину, обвиняемую в колдовстве, звали именем его дочери. Интересно, кто были ее родители? Он не мог допустить мысли, что ее предки были простолюдинами. Мало кто из знати мог держаться с подобающим достоинством.

На какое-то мгновенье ему показалось, что узница спала. Но она живо встрепенулась, увидев вошедшего незнакомца. Судья молча смотрел на нее. Слова застряли в горле. Страх парализовал. На что он рассчитывал, собираясь поговорить с ней? Не слишком ли опрометчиво вести беседу с узницей в застенках старого замка, где даже у стен есть уши? Не ровен час, его самого обвинят в связях с нечистой силой. Он подошел к женщине, и со всей силы ударил ее по лицу, да так сильно, что звон пощечины эхом застыл в каменных сводах. Повернувшись, вышел, и что-то сказал стражнику. Тот изумленно смотрел на него. Лицо молодого человека посерело, но все, что он мог сделать, это кивнуть в ответ.

Еще не поздно оставить свою нелепую затею. Он очень рисковал, но остановиться уже не мог. Не мог думать о последствиях своего своевольного поступка. Действовал так, словно кто-то руководил его действиями. Не дух ли дочери решил сыграть с ним шутку? Если и так, то эта шутка могла закончиться для него печально. Поднимаясь по ступеням, он слышал позади себя звук тяжелой поступи стражника, и шелест шагов идущей за ними женщины.

День выдался солнечный. После дождя, прошедшего ночью, земля была влажной. Ярко блестела окропленная влагой листва. Пение птиц оглашало всю округу. Но два человека, сидевших в саду, ничего не слышали. Лица их были необычайно сосредоточены. В эти минуты решалась судьба.

Теперь женщина выглядела иначе. На ней не было недавних лохмотьев. Простое крестьянское платье, предоставленное служанкой, необычайно преобразило ее. Фабрицио боялся смотреть ей в глаза. Все казалось – околдует. Но внутренним чутьем понимал, что этого бояться бессмысленно. Он уже был и околдован, и очарован.

Едва он открыл рот, поясняя причину ее избавления из мрачных застенков, как видел по ее глазам, что она согласна отправиться туда обратно. Она смотрела на него, как на сумасшедшего. Такое могло придти в голову только человеку с больным рассудком. А подобный недуг исцелять ей еще не доводилось.

– У тебя нет выхода. Ты должна это сделать! – голос Фабрицио звучал твердо, как у человека, убежденного в собственной правоте.

– Это невозможно!

– Для тебя ничего нет невозможного, хотя бы потому, что ты взойдешь на костер. Не думай, что эти времена прошли.

– Я, так или иначе, взойду. Меня схватили по навету, и еще никто не смог доказать виновность. Но если я сделаю то, о чем вы просите, меня сожгут еще раньше.

– Для того, чтобы быть осужденным, не обязательно быть виновным. Я обещаю – ни один волос не упадет с твоей головы. Ни сейчас, ни потом. Я дам тебе свободу.

– Почему я должна вам верить?

– У тебя нет выбора. Я дам времени столько, сколько потребуется. – Он резко развернулся на каблуках, ясно давая понять, что беседа окончена.

Женщина опустила голову. Сеньор Фабрицио деликатно оставил ее наедине с мыслями. Она понимала: чтобы замысел судьи осуществился, должно произойти чудо. Энор не верила в чудеса. Даже если бы она молилась всю оставшуюся жизнь, это бы не спасло. Она чувствовала, что попала в тиски, из которых не выбраться. Единственным утешением служило то, что встреча на дороге не могла быть случайностью. Энор верила в судьбу, и знала о том, что просто так ничего не бывает.