Процессия прошествовала дальше. Женщина оглянулась лишь на мгновенье, и, сдерживая боль, продолжала свой путь. Фабрицио молча провожал ее взглядом. Всадники словно растворились, и видел он лишь гордо шедшую по камням женщину. В его душе что-то перевернулось.

Они давно скрылись из вида, а он все еще оставался под впечатлением от этой нечаянной встречи. Судья вознес глаза к небу, грозящему пролиться дождем. Что же, если Бог отвернулся от него, то теперь он знает к кому надо обращаться за помощью.

Вспомнил, что он судья. Вспомнил тайные подвалы дознавателей. Перед его глазами встали орудия пыток. Он готов был сам принять все эти пытки, лишь бы на один шаг, только на один шаг, приблизиться к мести, о которой грезил.

Женщина сидела на подстилке из гнилой соломы, облокотившись спиной о влажную каменную стену. Руки ее по-прежнему оставались связанными. Лишь теперь, когда никто за ней не наблюдал, она позволила себе расслабиться.

Женщина обратила внимание, что удостоилась «особой чести». Проходя по подземелью, она видела простые зарешеченные пространства, в которых находились пленники. Она не знала, кто они – воры, убийцы, мелкие мошенники, но могла предположить, что власти боялись ее больше. В отличие от других пленников ей были предоставлены отдельные «апартаменты».

Чем она могла так отличиться? Никому ничего плохого не делала. Просто жила в своей деревне. Лечила скот, лечила людей, принимала роды, могла останавливать кровь. Делала то, что делали ее предки из поколения в поколение.

Страна приходила в упадок так стремительно, что люди не успевали оглянуться, как пламя очередного мятежа поглощало все вокруг. Власть менялась быстро. Год от года становилось все хуже и хуже. Люди озлобились, и во всем видели скрытую угрозу, боясь потерять тот мизер, которым еще обладали.

Кто не мог бороться открыто, тот чинил наветы и доносы, стараясь попасть в поле зрения властей примерным поведением, демонстрируя патриотизм и преданность. Достаточно навета, чтобы обидчик навсегда исчез из поля зрения селян и горожан.

Кто мог сказать Энор, за что с ней поступят так жестоко? Неужели донос состряпал вечно пьяный пастух, у которого случился падеж скота? Или старая соседка, чья корова не смогла отелиться? По чьей милости она оказалась в этом мрачном подземелье, откуда всего лишь два выхода – либо сгнить в этих стенах, либо взойти на костер?

Последнее время костры горели не столь часто. Неужели она повторит судьбу своей бабушки? Меньше всего хотелось проститься с жизнью, будучи объятой беспощадным и всепожирающим пламенем. О ее желаниях никто не спрашивал. На все воля Божья.

Она почувствовала сильное волнение. От страха засосало где-то под ложечкой. Скоро за ней придут. Ей не надо было ничего говорить, она это чувствовала всеми фибрами, загнанной в угол, души.

Энор знала, что ожидание смерти, хуже самой смерти. К чувству страха примешивалось чувство покоя. Оно робким ростком пробивалось из глубины сознания, и с каждой минутой нарастало все больше и больше. Она поняла, что беспокоиться не о чем. Ощущение опасности стало притупляться.

Как она устала за этот бесконечный день! Гудели натруженные от долгой ходьбы ноги. Усталость смыкала веки, и она то и дело проваливалась в спасительную дрему. Она не могла видеть, как по каменным ступеням, в окружении стражников, спускался мужчина, этим вечером сидящий у дороги. Он был в судейской мантии, и горделивая осанка выделяла его среди окружающих.

На волевом лице застыла гримаса брезгливости.

От каменных стен веяло холодом, и затхлый запах сырости бил в нос. Горящие факелы освещали путь в мрачное подземелье. Изредка доносились приглушенные крики и мольба о помощи. Судья не обращал внимания на стенания мучеников.