Пока они по колено в воде пытались смыть грязь, Кирилл силился разглядеть местность наверху, но в сумерках ничего не увидел, кроме очертаний высоких деревьев на закате.

– Побежали в обход мимо церкви! Там полого. Нам здесь не влезть, – не ожидая согласия, Милочка устремилась кромкой воды назад к переправе, ничуть не заботясь о выборе места, куда бы наступить.

Молодые люди последовали за ней, то угрузая в мягком иле, то наступая в ледяные струйки родников.

Громада церкви предстала перед ними на золотистом небе темным силуэтом с торчащим деревцем возле того места, где ожидался крест. Вернувшись по высокому берегу вдоль реки туда, откуда пришли (внизу о мостки постукивала лодка), они повернули вправо, и через несколько шагов Милочка отворила маленькую калитку, закрытую на вертушку. Заборчик был низкий: по две тонкие жерди сверху и снизу, а между ними ещё тоньше крест-накрест.

– Не берите влево, там пруд, – предупредила Милочка, – уж мы достаточно накупались.

Очень скоро они вступили в темноту парка, где сквозь стволы деревьев светились окна таившегося за кустами дома. Они взбежали по боковой лестнице на каменную открытую террасу и постучали в застекленную сверху дверь.

Вечер был теплый и душный. Солнце ушло за дом, погрузив каменную террасу в тень. Пожилая дама с седыми волнистыми волосами, прихваченными сзади в маленький пучок, привычно сидела в плетеном кресле. Невидящий взгляд был устремлен в сад. У нее на коленях лежал небольшой отрез полотна. Придерживая будущее полотенце левой рукой, она точными стежками подшивала край.

– Олюшка, ты бы подождала накрывать, – обратилась она к девушке с подносом в руках. – Когда они еще доберутся… Может, в доме будем чай пить?

– Лишь бы они до парохода успели! А то как потом? – девушка поставила поднос на большой прямоугольный стол, но посуду расставлять не стала.

– Да встречу я их, не волнуйся! – раздался голос из сада.

– Ты что! На ночь глядя! И в голову не бери! Ты что там делаешь?

– Мама сказала букет освежить.

– Олюшка, нитку вдень мне, опять кончилась.

Ольга взяла со стола катушку, обкусила нужную длину и стала вставлять в игольное ушко.

– Ну вот, гудит! Не успели, – она застыла с иголкой в руке.

Мимо них из сада в дом промелькнула Милочка. Её лица почти не было видно за охапкой свежесрезанных ирисов, лишь светлые кудряшки проглядывали сквозь изогнутые лепестки. Она на полном ходу столкнулась в дверях со спешащей на террасу матерью.

Антонина закричала с порога:

– Тётушка, скорее в дом! Груня прибежала, глаза на лбу, говорит, с их стороны все черно… Никак гроза! Вот и душно-то как. А я ещё подумала давеча, с чего бы это молоко скисло.

Милочка сунула ей в руки цветы и исчезла в доме.

– Ну что ты носишься как угорелая? – это вслед Милочке. – Оля, не забудь тетушкино кресло в дом занести, да еще вазу с цветами, а то перевернет… – она закрывала с внешней стороны окна, выходившие из столовой на террасу, громко хлопая створками. Цветы ей мешали.

– Что, Мила сама не могла букет перебрать? Пойду запру изнутри, да и другие окна надо проверить, – она исчезла в доме.

– Баба Шур, ну ты только подумай, как обидно! Что же им теперь обратно в Москву ехать? – Ольга помогла бабе Шуре подняться: забрала у нее полотенце и подала ей палку.

Иголку с ниткой Александра Владимировна, по обыкновению, воткнула в нагрудный кармашек палевой блузки. Она провела рукой по столу и, нащупав катушку, прихватила ее с собой.

– Да не волнуйся ты так! Не сахарные, не растают. Может, еще мост сведут после второго парохода, а может, гроза обойдет стороной…

Первый порыв ветра опроверг последнее предположение. Кусты сирени вокруг террасы вдруг словно сложились пополам. От бочки на углу дома с грохотом укатилась лейка. Разом стемнело.