Казаки сели перекусить.

– Обскажи нам, чего ты там наговорил атаману, что заставил его эдак расщедриться? – спросили Василия товарищи.

– Да ничего особенного, – пожал он плечами. – Я же вам рассказывал, что мы жизнь свою давнишнюю вспоминали. А то, что он эдак поступит, ей-богу не ожидал.

– А ну хватит рассусоливать, – оживился Михаил, усаживаясь в сани и беря в руки вожжи. – В дороге вдосталь наговоримся, а сейчас поспешать надобно, покуда атаман не передумал и за нами вдогонку не погнался…

22.

Казаки ехали ещё дня три, но уже никуда не заезжали и не просились на ночлег. Чего только ни передумал Василий за это время. И все мысли его были о доме. Он много раз представлял, как встретят его родители, жена, дети… Все эти годы он тосковал по родному краю, и эти воспоминания грели его душу, давая силы, чтобы выжить и вернуться домой.

Они подъезжали к станице Павловской. Наезженная санями дорога юлила среди занесённых снегом овражков. Как роскошно и вольно вокруг! Здесь совсем рядом река. Сейчас она скована льдом, но… Прошли годы, а словно и не изменилось ничего. Разве что лес ещё больше приблизился к околице. Сердце переполнялось радостью и волнением от предстоящей встречи с родными.

Конь, словно чувствуя настроение хозяина, хоть и устал за долгую дорогу, навострив уши, ускорил бег.

– Василий, придержи, мы сойдём, – попросил Иван Рубцов.

– Чего так? – обернулся, натягивая вожжи, Василий.

– Мы к своим избам пешком пойдём, – сказал Михаил Комаров. – Отсюда до станиц наших рукой подать.

– Да чего вы? – изумился Василий. – Погостите у меня денёк-другой, а уж опосля коня возьмёте и сани.

– Нет, и конь твой, и сани твои, – замотали головами казаки. – Тебе их подарили, вот и пользуйся. А за приглашение погостить спасибочки, но в другой раз. Мы тоже по своим семьям соскучились.

Они обнялись и расцеловались на прощание, со слезами на глазах пожали друг другу руки. Василий поехал дальше один.

Много было изб в станице Павловской, когда он уходил на войну, а сейчас… Он не мог найти избы Матвея Воронова. Вместо неё виднелись занесённые снегом руины. Та же участь постигла дома Титовых и Барсуковых. Станица словно уменьшилась наполовину, и это зрелище встревожило Василия.

Увидев свою избу, он вздохнул с облегчением. На крыльце показался мальчуган. Горячая волна прокатилась в груди Василия и слёзы навернулись на глаза. «Энто мой малец», – подумал он с умилением.

Из избы вышла женщина с пустыми вёдрами в руках. Василий задрожал от возбуждения, узнав жену. Глядя, как она набирает из колодца воду, он часто-часто дышал и шмыгал носом. Слёзы застилали глаза, скатывались по щекам и застывали на усах и бороде.

Стоявший на крыльце сынишка что-то крикнул. Шедшая уже с полными вёдрами женщина остановилась.

– Вася?! – закричала она. – Васенька, родненький мой, ты вернулся?!

У Василия ком подкатил к горлу, а слёзы струились по щекам. На сделавшихся ватными ногах он с трудом сошёл с саней и едва устоял, когда жена, рыдая, бросилась ему на шею.

– Васенька, любимый мой, ты живой вернулся! – причитала она, целуя его залитое слезами лицо. – Ты дома, Васенька! Как я ждала тебя, как ждала! Я ведь всегда верила, что живой ты и вернёшься домой!

– Ну что ты… ну что ты, – гладя её по голове, шептал он, не слыша собственных слов. – Я всегда хотел домой. И вот тут я… я…

Слова кончились, а вместо них лишь глухие рыдания вырывались из груди бравого казака Боева, которому пришлось пережить так много, чтобы выжить и вернуться домой. Из избы вышли престарелые родители. Мама всплеснула руками и поспешила к воротам. Отец ковылял следом, опираясь на клюку. Василий обнял стариков и прижал к своей груди.