На следующее утро, не дожидаясь хотя бы девяти часов, я названиваю Рите, чтобы получить объяснения. Подруга не берет трубку. Никто не отвечает и после тринадцатого набора номера. Вчерашний вечер закончился вызовом полиции, на моих глазах дебоширок вывели из здания и усадили в машины. Я не представляю, в какое отделение попала моя горе-подруга, но могу предположить, что приключение ей запомнится на всю жизнь, как и мне.

Метель за окном творит безумства, накрывая город холодом, а моя темная квартира внушает одиночество. «Ну хоть бы солнце показалось», – с этой мыслью я раздвигаю пыльные шторы.

К однокомнатной квартирке недалеко от аэропорта я постепенно привыкаю, если можно так сказать. В кухне минимум мебели – стол со стульями, плита, советский холодильник, гудящий пронзительным воем, старые навесные шкафы. Въевшийся на стенах у столешницы жир вызывает отвращение. Я не люблю здесь бывать, поэтому покупаю готовую еду или заказываю из ресторана.

В единственной комнате стоят кровать с тумбой и небольшой шкаф, в который я уместила только лишь два теплых вязаных наряда, деловой костюм и платье с пайетками, в котором успела выйти в свет. Лётная форма серого цвета с лавандовой рубашкой покоятся на спинке стула, который я приволокла из кухни. Вся комната напоминает логово брошенной души, поселившейся здесь с печатью отвержения. Впрочем, ощущения никогда меня не обманывают. Когда звонит телефон, я очень расстраиваюсь. На экране отец, а не Рита.

– Что ты натворила вчера в аэропорту? Что опять за новости я читаю?

– Я тут ни при чем, это все Рита. Не знаю, что на нее нашло.

– Ты в своем уме? Попросила своих подруг разыграть какое-то шоу, а теперь даешь заднюю. Сегодня весь день крутят новости в пабликах, еще и на местном канале показали, сама посмотри.

Я поворачиваю голову, оглядев голую стену в тусклый цветочек. Кажется, мой отец забыл, куда меня поселил. Телевизор я не обнаруживаю.

– Я собиралась соблюдать приличия и никуда не вляпываться, но мои подруги… Я не виновата, что у них не все дома.

– Где подруги, там и ты. Понимаешь же, что можешь напороться на СМИ, что и произошло сегодня! – кричит отец в трубку, отчего я вздрагиваю, оторвав телефон от уха.

– А тогда зачем ты посылаешь своих друзей меня фотографировать? Ты сам подпитываешь интерес, не задумывался об этом? Папарацци стерегли меня вчера в ресторане.

Вспоминается прошлый вечер в клубе и парень с фотоаппаратом, о котором предупреждал Серж.

– Этого нельзя допустить. Твои похождения могут серьезно нам навредить. Я и отправил Романа вчера в то заведение, где ты решила «потусить». – Это слово отец выделяет с особенным выражением.

Я уверена, что еще и ладонью в воздухе крутит – обычно всегда так делает.

– Так вот, теперь твои тусовки закончились.

– Я уже несколько месяцев никуда не выхожу.

Отец делает паузу, явно обращаясь к маме, потом возвращается к беседе со мной.

– Сейчас снова упадут показатели. Это сильно влияет на рынок, на продажу билетов. Ты такая дрянь, прямо как…

С этими словами связь обрывается.

– Прямо как мама… – договариваю за него.

Чувствую, что ноги – ватные. Пью воду, чтобы прогнать неприятные ощущения после разговора. К подобным выпадам отца я уже привыкла, меня не сильно задевают его оскорбления. Случайно пролитая вода оставляет на пыльно-розовой толстовке темное пятно. Выругавшись, осознаю, что снова не была с отцом достаточно дерзкой, чтобы донести все свои чувства.

Звоню Рите – гудки есть, но она не отвечает. «Да что же это такое?» – обращаюсь к Вселенной, но вижу лишь пожелтевший ажурный потолок из пенопластовых плит.