В тот день, когда исполнился ровно год со смерти Лизоньки, отец Игнатий спозаранку отправился в Михайловск. Его сопровождал верный Рыжик. Увы, все попытки священника оставить песика в Лельме оказались безуспешными – увидев, что хозяин собирается куда-то, Рыжик принялся так отчаянно и жалобно выть, что отец Игнатий, скрепя сердце, взял его с собой.

Спустя час они уже были в Михайловске. Из окна автобуса, шедшего в Соломбалу, отец Игнатий обозревал улицы города, где он не был почти целый год. Вот показались кафедральный собор, а рядом с ним – здание епархиального управления, вот высотный дом, за которым прячется пятиэтажная «хрущевка» – покинутое жилище отца Игнатия, а вот и мост через Кузнечиху, на берегу которой незыблемо стоит распивочная «Якорь» (в самом деле, что ей может сделаться!). А вон вдалеке промелькнул до боли знакомый отцу Игнатию шпиль колокольни Свято-Лазаревского храма… словно Лизонька махнула голубым платком, приветствуя его возвращение.

Подойдя к церковному крыльцу, отец Игнатий велел Рыжику сидеть и дожидаться его, а сам вошел в храм.

Первым, кого он там увидел, был отец Петр, беседовавший в притворе с какой-то молодой, богато одетой женщиной. Надо сказать, что за время своего настоятельства он заметно пополнел и приосанился. Вдобавок, обзавелся новой шелковой рясой греческого покроя, которая придавала ему еще более важный и солидный вид. Судя по этим переменам во внешности отца Петра, дела его, как говорится, шли в гору, и потому он был уверен, что вправе смотреть на мир свысока.

Старая церковь. 1898 г. Худ. Сергей Виноградов

Отец Петр сразу заметил и узнал своего бывшего настоятеля. Однако не подумал прервать беседу. Напротив, похоже, с приходом отца Игнатия его охватил новый порыв красноречия:

– Святая Церковь, как чадолюбивая мать, учит нас любить ближнего, как самого себя, – донеслось до отца Игнатия. – Ибо Господь наш есть любовь. И Святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов говорит: «кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь»…

Он вещал, не умолкая, возводя глаза к потолку и, похоже, упиваясь звуками собственного голоса. А тем временем отец Игнатий стоял и ждал, когда он закончит свою пространную речь. Наконец отец Петр смолк и благословил свою слушательницу. И, лишь когда та вышла из церкви, обратился к отцу Игнатию:

– Что вы хотите?

– Простите, отец Петр, вы не могли бы дать мне облачение? – попросил отец Игнатий. – Я бы хотел отслужить…

– Вы не можете служить! – оборвал его отец Петр. – Вы же находитесь под запретом!

– Но сегодня годовщина смерти моей матушки, – попытался объяснить отец Игнатий. – Я бы хотел отслужить панихиду…

– Все требы – через кассу, – холодно произнес отец Петр и хотел было уйти.

Однако возмущенный отец Игнатий загородил ему путь.

– Ты! Мальчишка! Да как ты смеешь!

– А ты мне не хами! – вскинулся отец Петр. – Здесь настоятель – я! Так что проваливай отсюда, пока я милицию не вызвал!

Вне себя от ярости и даже (впервые в жизни) забыв перекреститься, отец Игнатий выбежал из храма. И у самого крыльца, радостно виляя хвостом, к нему бросился верный Рыжик.

– Пошел вон! – крикнул священник и пнул его ногой, вымещая на собаке душившие его бессильную злобу и обиду. Рыжик жалобно взвизгнул. А тем временем его хозяин уже стоял на обочине дороги, по которой, обгоняя друг друга, неслись машины, и махал рукой:

– Стой! Стой!

Одна из легковушек резко притормозила.

– Вам куда? – спросил водитель сквозь приоткрытое окно.

– К «Якорю»! – крикнул отец Игнатий, садясь в машину.

В следующий миг легковушка уже неслась по дороге. Вот она миновала мост через узкую, но бурную речку Соломбалку, по которой, налетая друг на друга, исчезая в темной воде и вновь выныривая на поверхность, плыли льдины. И вдруг…