Всю неделю отец Игнатий наводил порядок в доме. Так что когда Ирина Сергеевна приехала снова, она не узнала своего родового гнезда. Покосившийся забор, которым был обнесен дом, теперь стоял ровно и прямо. Прогнившая доска на одной из ступенек крыльца была заменена новой. Свежевскопанные грядки, казалось, ожидали момента, когда хозяйская рука опустит в их землю семена. А в малинник теперь можно было зайти без опаски обжечься о крапиву и досыта полакомиться сочной, спелой малиной.

– Какой же вы, батюшка, тут порядок навели! – удивилась Ирина Сергеевна.

– А как же! – улыбнулся отец Игнатий, и она вспомнила, что за все время знакомства со священником ни разу не видела на его лице улыбки. – Ведь так-то оно лучше. Кстати, Ирина Сергеевна, а Вы не могли бы в следующий раз привезти из города семян? Не мешало бы грядки засеять. Земля у вас на редкость хорошая – чернозем. Что ей понапрасну сорняками зарастать? Глядите, и порадовал бы вас через недельку-другую свежей зеленью…

Проходили дни, недели, месяцы. Вот уже пожелтели, а потом и вовсе опали листья, птицы полетели на юг, а обитатели соседних дач стали перебираться в город на зимние квартиры.

– А вы что, не уезжаете? – спросила отца Игнатия хозяйка соседнего дома, встретившись с ним у колодца.

– Нет, – ответил он. – Я остаюсь.

– Тогда не могли бы вы присмотреть за моим домом? – попросила женщина. – А то, не ровен час, кто-нибудь заберется. Вон на соседней улице уже не одну дачу обчистили. Эх, совсем у людей совести не стало! Не то, что в старину было.

Осень. Усадьба. 1894 г. Худ. Исаак Левитан

Тогда, слыхала я, если уходили хозяева куда-нибудь из дома, то дверь не запирали, а просто приставляли к ней метелку или полено. И все знали, что их нет, но, чтобы к ним в дом зайти, да, тем более, украсть оттуда что-нибудь – Боже упаси! Вот ведь как раньше-то было! А все, говорят, потому, что в те времена народ был верующим: боялся Бога прогневать. Знали, что Он неправду сыщет, вот и жили по правде. А теперь что? Вор ворует, а мир горюет. Вон ведь до чего дошло: и замки не спасают: дверь закрыта, так в окно пролезут и все повынесут, а, что не утащат, то назло переломают. Одно слово – глаз да глаз нужен. Так как, вы согласны мой дом посторожить? А я бы вам за это заплатила…

Отец Игнатий согласился. Тем более, что он и впрямь не собирался возвращаться в Михайловск. Ведь там его не ждал никто, кроме тягостных воспоминаний о невозвратном и непоправимом. Но здесь, в Лельме, прошлое не имело над ним власти: словно он начал жизнь заново, с чистого листа. Точнее говоря, снова стал жить. И началом этой новой жизни стал день, когда рядом с ним появился преданный друг – Рыжик.

…Зима миновала, сменившись ласковой, теплой весной. Вот уже наступил конец апреля, когда из-под тающего снега начала показываться та первая травка, увидев которую, человек радуется, забыв о том, что это – всего-навсего сорняк. А там уже близились и ледоход, и первые весенние грозы, после чего, словно по волшебству, деревья покрывались нежно-зеленым бисером крохотных, клейких, пахучих листочков. Как же раньше отец Игнатий любил эту пору! Но именно в это время год назад умерла его матушка, его ненаглядная Лизонька. Весна снова напомнила отцу Игнатию об его утрате. И он решил съездить в Михайловск и отслужить панихиду на могиле жены. Да, он запрещен в служении. Но ведь он почти четверть века прослужил в Свято-Лазаревском храме и когда-то был его настоятелем… Может быть, ради этого ему все-таки не откажут и дозволят отслужить панихиду по матушке?..