Молодые стояли перед священником к ним спиной, и было плохо слышно, что они говорят. В церкви было торжественно и жарко. В голову пришла кощунственная мысль, что они с Дашей здесь лишь заурядные актеры, играющие свою маленькую роль в помпезном спектакле. Но постепенно тихая благость таинства изгнала из головы Ильи Андреевича суетные мысли и успокоила сердце. Он слегка повернул голову к стоящей рядом Даше и увидел, как она с набухшими от слез глазами широко крестится, взором припав к стоящему перед ней сыну. Он словно впервые за много лет увидел ее красивый профиль и маленькое ушко с серьгой, и выбившийся из-под косынки завиток волос. Всплыл из памяти давний, полузабытый образ мадонны с Сашенькой на руках. И такая щемящая нежность к ней сжала сердце, что захотелось молиться, плакать и каяться. Он увидел ее сейчас такой же таинственной от исходящего от нее света, как и в двадцать лет, такой же искренней, пылкой и молодой. «Единственная моя, любимая», – прошептал он одними губами.

Ни с Олей, ни с ее матерью – энергичной, маленькой женщиной, им так и не удалось поговорить, но невестка им показалась скромной, симпатичной девушкой.

После шумного, немного хаотичного застолья, на котором больше говорили друзья молодоженов, а их оказалось немало, Дарья Степановна и Илья Андреевич тихо покинули зал и отправились домой.

Следующим же вечером в кругу подруг Дарья Степановна скупыми красками, сдерживая переполнявшее ее возбуждение, описывала свадьбу.

Так повелось давно, что Илья Андреевич с легким сердцем отпускал жену к подругам или уходил в другие комнаты, когда девичники собирались в их доме. Он их всех знал хорошо, знал и их недостатки, и достоинства, но никогда не обсуждал и не осуждал их. «ПобаландИте*, посплетничайте, как же вам без этого», – и уходил, чтобы не мешать.

– Свадьба была хорошая. Саша – в темном костюме, Оля – в белом платье. Серьезная девушка. Народу сколько? Человек тридцать. Храм старинный, красивый. И посидели неплохо.

Приходили обычно две или три Дашиных подруги. Дети у всех давно выросли, и теперь они общались чаще, чем в молодые годы. Даша готовилась, как к приему, суетилась, накрывала на стол. Илья улыбался иронично, но помогал сервировать стол, доставал закуски из погреба и домашний самогон.

– баландИть – болтать (Ивановский диалект)

Этот самогон стоит того, чтобы сказать о нем особо. Он был Дашиной гордостью и ее собственным произведением. В городе самогон варили испокон веку, даже во времена гонений. До того, как много лет назад Илья впервые попробовал Дашин натуральный продукт, о самогоне у него было не лучшее мнение, как о чем-то мутном и гадостном с сивушным запахом и привкусом. Этот напиток вызывал у него ассоциации со сценами из фильмов о гражданской войне, в которых пьяные, небритые бандиты хлещут из пятилитровых бутылей синюшную жидкость. Когда он в первый раз пригубил рюмку, торжественно поднесенную Дашей, с содержимым благородного янтарного цвета, он раз и навсегда понял, как он заблуждался. Аромат был тонким, вкус напоминал очень хороший бренди.

– Натурпродукт, – подтвердила Даша.

Помимо вкусовых качеств, Илью поразило еще два обстоятельства: не нужно было никакого самогонного аппарата, и второе, сколько бы он ни выпивал, наутро никогда не болела голова.

Намного позже, когда свободнее стало дышать и можно было жить без оглядки на соседей и милицию, они с Дашей для собственного удовольствия стали время от времени заниматься самогоноварением. Под большим секретом Даша посвятила его в тонкости этого искусства, и Илья торжественно поклялся никогда и никому не выдавать страшную тайну. А домашний самогон с тех пор предпочитал любому другому алкогольному напитку.