Парень задумался. Он старался не смотреть на свои руки и поэтому зажмурился, когда бабушка сняла перчатки с его рук.

– Примерно полчаса. – Эйден вздохнул и открыл глаза. – Отвалятся?

Его руки были совершенно нормальными. Бледными, в местах покрасневшими, но не синими. И теперь, чувствуя тепло дома, парень смог едва сжать пальцы.

– Что? Разве они не должны отвалиться? – Он поднял взгляд на младшего брата, который снял шапку и сидел на лавочке у костра. Рыжие волосы торчали в разные стороны и пламя играло на них. Любопытный детский взор скользил по рукам брата, и он хмурил нос, отчего его веснушки соединялись в рисунок.

– Да. Они через десять минут уже должны были отвалиться. На улице было почти минус шестьдесят градусов, если не больше. – Бабушка не понимала, почему руки внука остались целыми. – И ты даже можешь ими двигать….

– Я их не чувствовал потом, думал, что все, конец. – Эйден сел на лавочку рядом с братом и посмотрел на свое отражение в глади воды. Зеленоглазый, рыжий и растрепанный и, как он и думал, с царапинами на щеках.

– И я кричал на бурю «уйди, не тронь». Она не тронула и ушла. Бабушка. – Эйден внезапно все понял, распахнув глаза. – Неужели я один из «них»? – Последнюю фразу он прошептал, боясь сказать громче. Вдруг Темные услышат?

– Кто знает. – Так же тихо прошептала бабушка. Она тоже подумала об этом, но не стала говорить вслух. Испугалась собственных мыслей.

Больше они об этом не заговаривали, а Раби так и не понял, про кого они говорили.

Через несколько часов, согретые и сытые, они сидели за большим костром и слушали бабушкины рассказы. Люди вокруг веселились, радовались, что пережили очередную Бурю, и, что самое главное, единственные дети в деревне вернулись домой живыми.

У них все время ночь. Они сами решали, когда идти спать. У них не существовало дня и времени. Привыкнув к вечной ночи, их глаза стали хорошо видеть в темноте.

Внезапно костер потух.

Эйден резко вскочил на ноги, чувствуя, как по его позвоночнику прошлись мурашки. Стало очень холодно.

Смех прекратился, люди насторожились и поднялись следом, спрашивая друг друга, что произошло.

– Бабушка? – Раби взял ее за руку, едва сжав.

– Тише. – Прошептала Лиса. Она боялась того, что могло сейчас произойти.

Шаги. Из темноты вышли трое. Люди замерли, боясь сдвинуться с места. Эйден понял, кто перед ними и его тело сковал ужас.

Темные.

Второе перо

Когда мама закричала во сне, Элиан вздрогнула и проснулась, вскочив на ноги. Девушка склонилась над ней, сжав пальцами плечи.

– Мама! Мама, это просто сон!

Женщина кричала, плотно сомкнув свои глаза. Она вырывалась, размахивая руками и несколько раз попадала по лицу своей дочери, которая пыталась удержать ее и успокоить.

– Мама! – У Элиан не оставалось выбора. Сняв перчатку, которую она не снимала даже ночью, замахнулась и сильно ударила ее по щеке. Звонкий шлепок разнесся по всей пещере, в которой они жили.

Женщина вздрогнула всем телом, опустила руки и очнулась. Едва мутный, взгляд бывших голубых, а теперь уже серых, глаз, проскользнул по испуганному лицу своей 15-летней дочери.

«Она так похожа на своего отца» – подумала она про себя. Такие знакомые зеленые глаза, длинные темные кудри, которые были спрятаны под теплую шапку, перешитую из бывшей шубы. Бледная кожа с ярким шрамом на щеке, ушедший румянец и большие синяки под глазами.

«С каждым днем радость жизни уходит из нее, и она перестает быть ребенком. Моей девочке пришлось быстро вырасти. И это моя вина».

– Прости…. – Прошептала Таура, приподнимаясь. Одеяло упало с ее плеч, и она закашлялась. Кашель, дикий, жесткий, он пробивал ее раз за разом. Рука закрыла рот и на бледной коже остались следы крови с мокротой.