– Бесспорно, в 60–70-х годах ламаизму у нас был нанесен тяжелый удар, – говорит Боми Цанба. – Когда ламой был каждый седьмой тибетец, их, возможно, было слишком много. Но теперь, когда один лама приходится на семьдесят мирян, это, на наш взгляд, слишком мало. Да и семинария при ее нынешней численности не способна быстро возместить нанесенный ущерб. Впрочем, буддизм в Тибете и прежде подвергался гонениям, однако возрождался вновь.

Боми Цанба напомнил о том, как в 838 году узурпатор Ландарма убил своего брата – царя династии Тубо, по указу которого каждые семь семей были обязаны содержать одного монаха. Будучи приверженцем языческой религии бон, Ландарма приказал сбросить в реки буддийские статуи, соскоблить со стен храмов фрески, превратить молельни в коровники, а монахов заставить быть скотобоями (лишать кого-либо жизни считается у буддистов великим грехом).

Когда казалось, что буддизм уже искоренен, один уцелевший лама вымазал сажей белого коня, надел черный плащ на белой подкладке, подстерег Ландарму возле дворца и убил его меткой стрелой. После этого всадник прыгнул в ров с водой, вывернул наизнанку плащ и уже на белом коне в белом одеянии поехал навстречу погоне. Узурпатор был свергнут, а буддизм снова стал государственной религией.

– Вслед за ночью наступает день, – философски заключил беседу Боми Цанба, обратив мое внимание на роспись, украшающую храм главного оракула Тибета. Ее тема – змея, глотающая собственный хвост, символизирует круговорот бытия, взаимосвязь и взаимозависимость прошлого, настоящего и будущего.

Во время моего посещения Тибета в 1955 году там было 150 тысяч лам. Когда я вновь приехал туда сорок лет спустя, эта цифра тоже фигурировала в статистике. Но касалась она числа школьников и студентов. В крае, где практически отсутствовало светское образование, действует 2400 начальных и 80 средних школ. В них учатся на родном языке две трети детей школьного возраста. До полного охвата пока еще далеко. И главная тому помеха – нехватка преподавателей. Их подготовка стала задачей четырех существующих в автономном районе высших учебных заведений, и прежде всего – Тибетского университета.

В 1955 году я побывал в созданной незадолго до этого в Лхасе Школе национальных кадров. Впоследствии ее преобразовали в педагогическое училище, на основе которого в 1985 году был создан Тибетский университет. Почти полторы тысячи его студентов обучаются на физико-математическом, электромеханическом, хозяйственно-экономическом, общественно-политическом и других факультетах. Самый большой из них – факультет тибетского языка и литературы. Ныне все преподаватели университета должны владеть и тибетским, и китайским языками, чтобы читать лекции и вести семинары на любом из них. Каждый год около трехсот выпускников университета пополняют ряды местных учителей.

Возглавляет университет 45-летний Цеван Цзигме. Самый молодой в Китае ректор происходит из знатного тибетского рода. В 50-х годах его отец возглавлял канцелярию далай-ламы в Пекине. Цеван окончил там четыре класса начальной школы и вернулся домой как раз во время моего первого приезда в Лхасу. Знание китайского языка, обретенное в детстве, побудило юношу поступить в Пекинский педагогический институт. Окончила его и будущая жена Цевана. Теперь она преподает на филологическом факультете.

– Мы, – говорит ректор, – стремимся воспитать людей, способных сохранить традиционную национальную культуру Тибета в широком смысле слова, что включает литературу и искусство, философию и этику. Особенность тибетской культуры состоит в том, что единственной формой ее проявления веками была религия. Очагами учености служили монастыри. Интеллигенцию составляли ламы. Как и в средневековой Европе, религия монополизировала все средства художественного самовыражения. Но культура при этом была не общим достоянием, а уделом меньшинства. Именно это мы хотим изменить. Но непременно сохранить все ценное, что было создано ламаизмом и составляет нашу самобытность.