Когда любимый отпрашивался у нее на встречи с друзьями, на их веселые дни рождения и пикники, на Вареньку наваливалась такая тоска, что хотелось принять разом, увеличив дозу в десять раз, все таблетки, прописанные докторами, и покончить с проклятыми вопросами, на которые нет ответов. Это легче, чем испытывать тупое, ноющее как зубная боль, предчувствие беды. Лучше одним махом распрощаться с жизнью, в которой ничего хорошего ей уже не светит!

Когда Варя оставалась одна, ее одолевали страхи. Они накрывали ее черным бархатным покрывалом, в котором она барахталась, ища выход. Выбраться из бархатного ужаса получалось редко. Страхов было слишком много, и они обступали её стеной: страх остаться одной, страх сделаться беспомощной, никому не нужной кроме собственных родителей инвалидкой, страх стать некрасивой, с багровым шрамом на грудине, который ужаснет Макса, страх стать обреченной до конца жизни принимать сильные препараты, чтобы организм не отторгал сердце другого человека, погибшего в результате несчастного случая или аварии. Все это были второстепенные страхи. Самый главный страх, сжимавший по ночам ее больное сердце, был мучительным и неистребимым. Варя знала, что шансов родить Максу ребенка у нее не будет никогда.

В грустные минуты к Варе приходили стихи:

Моей любви отдельно каждый цвет

Храню в коробке из-под акварели,

И редко, от апреля до апреля

Я вынимаю их на божий свет.

Меня не научили рисовать –

Мешаю храбро красное с зелёным,

Святую пошлость розового тона

Поклявшись до весны не доставать.

Оранжевый ликующий мазок –

Твоя улыбка в середине лета.

Уже февраль. Мне не хватает цвета.

Ты так неосмотрительно высок.

Чернилами замазать зеркала.

Уйти из мастерской и хлопнуть дверью.

Проклятье черно-белому апрелю

И краскам в нижнем ящике стола!

В ожидании операции Варенька увлеклась популярной медицинской литературой. Ей хотелось все знать про новации, которые то и дело появляются в кардиохирургии, особенно – про операции, еще недавно казавшиеся фантастикой. Варя часто думала, хорошо ли она сделает, если позволит врачам вмешаться в высший промысел – природы ли, Бога ли, судьбы ли. Может быть, ей предначертано умереть рано, чтобы все запомнили ее молодой и красивой? Правильно ли, что хирурги хотят продлить её жизнь? Молодых все жалеют, их горько оплакивают на похоронах, а инвалидки средних лет никому не нужны.

Однажды Варя натолкнулась на необычную информацию. Оказывается, в Штатах некоторые врачи делают себе на груди татуировку «Не реанимировать, не интубировать». Уж доктора-то лучше других знают, кем может стать человек, пробывший на искусственном кровообращении много часов. Порой сильно страдает его интеллект, а в самых тяжелых случаях человек становится овощем. Когда видишь, даже не часто, подобных пациентов, без раздумий выбираешь вместо реанимации смерть – чтобы не стать таким же овощем, как они – не мычать, не ходить под себя и не оказаться обузой родным долгие годы.

Варя все чаще размышляя на подобные темы. Они показались бы странными для молодой, красивой и любимой девушки, если не знать о её болезни. Порой она доходила в мыслях даже до эвтаназии. Размышляла, что это не так уж и плохо. Если не останется ни сил, ни желания жить – к чему длить мучения? Лучше уж раз – и всё. Всего один укольчик, быстро и безболезненно… Иногда Варя жалела, что у нас в стране эта, казалось бы, простая штука – лекарственное прекращение жизни с согласия пациента, – запрещена. Пришла к выводу: если станет совсем тоскливо, надо будет найти страну, в которой можно легально и добровольно уйти из жизни и где законной причиной для осознанного ухода считается неизлечимая болезнь или невыносимая боль. В какой-нибудь европейской стране, например, в Швейцарии, никто, наверное, не будет спорить, что чужое сердце – это и есть неизлечимая болезнь, и, если человек сильно страдает, разрешат безболезненно умереть. Всего один укол – и всё… Вот только родителей жалко. Их жизнь и так уже превратилась в бесконечное страдание, а если еще она сделает им такой «подарок» …