– Ты страшная женщина, Валерия Евгеньевна!

Она обернулась. Андрей Николаевич выглядел довольным, что показалось ей очень странным, никаких предпосылок для этого не наблюдалось.

– Таких двух бойцов из строя вывела, можно сказать, обеих рук лишила – и правой, и левой. А им ведь вместе работать. Надо их теперь как-то в сознание приводить. Может, поможешь?

Лерка покачала головой. Своей вины она не чувствовала, мужчины любят заигрываться в эти, на её взгляд, глупые мужские игры. А ей уже надоело ощущать себя женщиной на корабле и балансировать на качающейся палубе терпящего бедствие судёнышка. Она развернулась и пошла в сторону гардероба, получила шубу, оделась и вышла в морозную ночь. А эта троица, казалось, даже не заметила её ухода. Город праздновал, повсюду взрывались фейерверки, окрашивая небо в причудливые цвета звёздами, огненными шарами и брызгами.

До дома было не очень далеко, она пошла пешком, с удовольствием вдыхая холодный воздух и улыбаясь каким-то лёгким, совсем не оформленным мыслям. Вдруг пошёл крупными хлопьями снег, в безветрии он падал отвесно, таял на лице. Лерка остановилась, вытянула руку, снежинки ложились на ладонь, поблёскивали в последний раз и таяли, оставляя после себя крохотную капельку. Она с удивлением поняла, что в голове зазвучала песня, чего давным-давно не было:

Мама, я опять вернулась к городу на побережье.
Мама, я забыла гордость, но я узнала, что такое нежность[2]

Ей вдруг очень захотелось запеть прямо в голос в этой тишине под тихо падающим снегом.

Мама, я так одинока, а вокруг меня люди, люди,
Мама, у меня сердце не бьётся, мама, что со мною будет?
Снег на моей голове, снег первый раз в моём городе…
Снег, он метёт и метёт…
Заметёт ли моё сердце, заживёт ли, оживёт ли…

Было так странно – её голос звучал немного глуховато, словно тонул в хлопьях снега.

Из-за угла вывернула с песнями и криками развесёлая компания. Они завопили ей с другой стороны улицы:

– Девушка, с Новым годом! Пойдёмте с нами, а то замёрзнете!

Лерка помахала им рукой и быстро пошла дальше по направлению к дому. В квартире стояла тишина, Лерка на цыпочках подошла к Лизиной комнате и заглянула внутрь. Тускло светился в углу ночник, Лиза сладко спала в своей кроватке, Анна Фёдоровна посапывала на диване. Плотно прикрыв дверь, она переоделась, плеснула в бокал коньяку и вышла на лоджию. Город всё ещё светился огнями, над домами взлетали фейерверки, люди праздновали, веселились, наблюдать это было приятно, общее веселье завораживало, включало в свой круг. Она постояла немного, глядя на праздничный светящийся город и, вернувшись на кухню, включила телевизор, убавив звук, чтобы не разбудить дочку и Анну Фёдоровну.

Когда открылась входная дверь, она уже не услышала. Сергей разделся, повесил куртку на вешалку и пошёл на звук телевизора. На кухонном столе стоял пустой бокал, он повертел его в руках, понюхал и поставил обратно. На диване перед телевизором, накрывшись пледом, спала Лерка, поджав ноги и обхватив руками подушку. Он присел перед ней на корточки и подул на волосы. Она недовольно нахмурилась во сне, открыла глаза, медленно сфокусировала взгляд и спросила:

– А который час? Ты давно пришёл?

– Пять. Только что. А ты как ушла? Я даже не заметил, глядь, а тебя нигде нет.

Она села, сдвинув плед, немного хриплым со сна голосом сказала:

– Конечно, где там меня было заметить, такая битва титанов завязалась, от вас прикуривать можно было, такие страсти бушевали. Вы уж как-то поспокойнее разбирайтесь, что ли. С вами рядом находиться было страшно, не то, чтобы вникать в суть ваших претензий друг к другу.