Естественно, что время потихоньку делало своё дело. Неумолимо ветшал дом, терял с годами выработанную гордость, с ней испарялась его внешняя стать, и хотя не нарушалась геометрия, что-то незримое всё больше обволакивало строение паутиной безысходности. Трудно это объяснить, куда легче почувствовать, стоя напротив. Сливаясь с холодным ветром, который безнаказанно гулял по комнатам, влетая в одни пустые проемы окон, вылетая через другие. Поднимая пыль и создавая гулкое свистящее эхо от своего движения. Еще запах. Его тоже нужно ощутить. Нет, я не о запахе пристанища бродяг, который тоже имел место на первом этаже. Я о запахе старости, о запахе нежилого. Того, что точно знает, – жизнь сюда не вернется. Никогда не вернется, и остается лишь дождаться, когда пробьет неминуемый час исхода. Тогда возле дома появятся люди, с ними будет техника, голоса, смех. Но через несколько дней не станет самого дома.

Но пока он еще стоял. Вызывая у граждан много вопросов. Почему не реставрируют? Почему медлят со сносом строения, если не имеет он исторической ценности? Ответа, лежащего на поверхности, не было. Его нужно было искать, нужно было обратиться в администрацию. Но ясно, что праздное любопытство никогда не идёт далее самого любопытства, и вопрос, как правило, умирает, не дождавшись ответа, спустя десять метров в сторону. Поэтому всё оставалось на своих местах. Продолжал стоять брошенный дом, продолжал свистеть ветер. Всё более накапливалась ветхость, всё меньше оставалось половых досок, и всё большее количество мусора скапливалось внутри, хотя вроде никто специально туда его не выкидывал.

5.

Виталий был уверен, что видел Афанасия до того, как они познакомились. Было это в тот год, когда они с маменькой Ириной Федоровной переехали на новое место жительство, и соседний дом сразу бросился Виталию в глаза. Он просто притягивал к себе всё возможное внимание, не выходил из головы, и уже на третью ночь приснился Виталию во сне. Выглядел он во время сновидения так же, как и в натуральном виде. Был кошмарно старым. Отсутствовали входные двери, не было в окнах ни одного стекла, а передвигаться внутри было и вовсе опасно. Окрестные жители поживились многими рамами, досками, брусками, которые пошли на обогрев их скудных домишек, что располагались на соседней улице. Виталий лично видел неприятного мужика с черной курчавой бородой, который страстно, не обращая ни на кого внимания, вытаскивал доски, что-то напевая себе под нос. Виталий тогда сделал ему замечание и даже пригрозил, что позовет людей. Но мужик лишь рассмеялся, странно улыбнулся и еще более загадочно произнес.

– Так нет никого, кого ты позовешь.

Виталий обернулся, и действительно вокруг было совершенно пусто. Лишь низкие тучи, лишь холодный ветер, а рядом с ним только этот мужик с черной кучерявой бородой, да брошенный страшный дом. Виталий развернулся, побежал. А когда остановился, то мужика не было. Оставался дом, но и он от чего-то показался, куда более приветливым.

Еще была кособокая лестница, по которой с большой осторожностью, но можно было подняться на второй этаж. Еще кругом валялся мусор. Много бутылок и пакетов, пачки из-под сигарет, засохшие человеческие экскременты. Зачем говорить об обычной грязи и пыли, о разбитом стекле? Что вспоминать об постоянно мелькающих возле бывшего дома купца Василькова бродягах? И зачем было слушать маменьку Ирину Федоровну, которая говорила откровенную чушь: что дом будут реставрировать, он отлично сохранился, выглядит почти новым, и поэтому не стоит там шататься. Наверное, маменька не могла хорошо рассмотреть, как выглядит дом. Да и остальные тоже не могли того сделать, потому, что странным образом с маменькой соглашались. А от чего так? Об этом Виталий старался не задумываться. Если они все хотят видеть дом иным, то пусть видят. Зачем обманывать его Виталия, вот это не совсем понятно. Хотя стоит ли об этом особо. Виталий, сопоставляя свои ощущения, как-то быстро решил: не стоит.