– Вылет через пятнадцать минут, к Волге подходите со стороны села Лучки.

Нефёдов бесцеремонно перебил размеренную речь штабного:

– Сожгут на подходе. Тевтоны нас как раз там и поджидают. Нет, это не годится.

– Вы что же отказываетесь выполнять утверждённый командованием приказ? – лицо штабника от изумления вытянулось.

– Нет, не отказываюсь – пожал плечами капитан. – У меня есть задание без потерь вывести бомбардировщики к переправе. Так позвольте мне самому выбрать маршрут. На моём «Яке» установлена радиостанция, так что я в качестве лидера поведу группу. Всё, братцы, по коням!

Но тут снова заговорил майор-особист. Он сообщил, что за каждым пилотом группы прикрытия будет персонально закреплён бомбардировщик, и зачитал список. Лямин, который был прикомандирован к звену, непосредственно прерывающему «Пе-2», отвечал за «пешку» под номером 12.

– Предупреждаю вас об ответственности, – многозначительно обводя взглядом лица пилотов, продолжал майор. – Тот, чей бомбардировщик будет сбит по дороге к цели или на обратном пути, ответит за это по законам военного времени…

Пока Андрея не слишком волновала висящая над ним ответственность за бомбардировщик. Ведь до встречи с ним ещё надо было долететь. А между тем Лямин больше всего опасался, что его посадят на «Як», который он ни разу не пилотировал. Но оказалось, что в штрафном полку есть только четыре дефицитных истребителя «Як-1», которые закреплены за Нефёдовым, его заместителем и их ведомыми. Остальной авиапарк части составляли сильно потрёпанные «чайки» и «ишачки»[25]. Для Лямина так и осталось загадкой, зачем командир спрашивал его об умении пилотировать истребитель Яковлева.

Андрею предстояло идти в бой на «ишачке» с бортовым номером «3». При встрече с ним пожилой механик самолёта повёл себя так, будто это Лямин нёс персональную ответственность за то, что прежний пилот «тройки» стал жертвой особиста. Техник сухо доложил новичку о готовности машины к боевому вылету. При этом он хмуро глядел лётчику в пуговицу воротника гимнастёрки. Приняв доклад, Лямин подошёл к незнакомому ястребку, пытаясь угадать в его облике знаки удачи или беды. У каждого самолёта – свой нрав и судьба. Одна машина, даже получив серьёзные повреждения, на последнем издыхании мотора вынесет своего пилота из ада боя. А другая – скапотирует[26] на ровном месте.

Ещё когда Андрей расписывался в кабинете следователя под согласием не покидать машину над вражеской территорией, он решил для себя, что отныне не будет брать в полёт парашют. «Если самолёт загорится, спикирую на немецкую колонну или батарею, но в плен не попаду» – твёрдо решил Лямин. Перспектива явиться причиной несчастий близких людей пугала его намного больше, чем возможность смерти.

Чтобы не так жёстко было сидеть на тонком дюралюминиевом кресле[27], Лямин попросил механика накидать на сиденье каких-нибудь тряпок или чехлов. Технарь равнодушно, не задавая вопросов, выполнил его просьбу. Он пристегнул Андрея ремнями к креслу и принялся тщательно протирать стекло «фонаря»[28], чтобы на нём не было заметно точек, которые лётчик в воздухе мог ошибочно принять за приближающиеся вражеские самолёты.

Неожиданно к самолёту Лямина подошёл командир. Техник сразу спрыгнул с крыла ему навстречу. Он что-то быстро сообщил капитану.

– А ну-ка, самурай, вылазь! – крикнул Нефёдов Лямину. – Это не тебе не гроб, а боевая машина.

Командир крепким матом обложил Андрея и потребовал, чтобы он немедленно надел парашют. Дождавшись, пока Лямин выполнит его приказание, капитан, быстро оглянулся по сторонам и понизил голос почти до шёпота: