и мне всё было мало, вдыхала я целой утробой,

позвоночником, рёбрами, но мне опять было мало.

Ибо я выдыхала своё: моё детство, мой город, вокзала

колокольчик лиловый, подснежник и цветик мой алый.

А вдыхаю дымы, а вдыхаю я яды и сразу

всю таблицу Д. И. Менделеева серую, жгучую явно!

Вот поэтому маску к лицу я приклеила, буду до мая

мистер иксом, убитою Ниной. Я в маске – урод безобразный,

обезличена, обезустена, обезъязычена напрочь.

Перепуганный, страхом объевшийся бродит народ

невидимкою-вирусом. Церковь закрыта, лишь шабаш

разгулявшейся нечисти. Как же мне делать рот-в-рот

бездыханному космосу, чтобы ожил он, дыханье?

Без него мне не жить, в муках корчась, взывая: «Спасись!».

За какие там деньги купили нас скопом тюльпаньим,

как укропа пучок ли, салата всю прежнюю жизнь?

Песнь Небесной Сороки

Проникаю во сны твои иссиня-чёрные!

Это я-то, целующая небо, не первый сорт?

Это я-то? Вокруг воробьи, сойки, вороны,

вдруг попавшая в лонг твоих списков и в шорт?

Это я-то, простирающая к тебе руки-крылья,

которые ты обрубала раз пять?

А я ими, отрубленными, в бессилии

всё пыталась тебя пожалеть и обнять?

Пригвождённая тобою к столбу позорному,

затоптанная, камнями битая! Камень твой,

как по Брайлю ощупываю я звонами,

тонко-тонко космическими камертонами.

Я – сорока! Что взять с меня, друг ты мой?

Забирай, отдаю все твои я стекляшечки,

всех «Кровавых палитр» твоих пелену,

ты, разбившая лоб о моё настоящее,

ты-то думала, мол, что я – серая пташечка.

Но царица – я!

Птица я, свет приносящая.

Я когтиста!

Я пением душу проткну!

Ты пуста, ты исхлёбана. Выклеван корень твой

подхалтурными всхлипами, дряблостью злой…

Толкования, сноски, глоссарии, комменты

все избиты, изъезжены, добыты, допиты,

твои мёртвые детки – стихи – похоронены

за высокой горой, за плакучей травой. Ой!

А точней чик-чирик. И кра-кра. Ворох-порох.

Это танец семь-сорок

небесных сорок!

Это – поезд в Одессу пылающей музы,

задыхаюсь в дыму твоём рыбьем, медузьем,

выдыхаю я муку из дудочки строк!

Ты в висок тычешь ножик мне, саблю, клинок,

я на смоченных кровью листах бьюсь подённо,

сорочиная песня безмерна! Бездонна!

Я – на линии Бога вцепилась в кусок!

В моём маленьком сердце пульсирует ток

небосклона!

Я по, мёртвой, тебе лишь одна только вою,

поправляя цветок над твоей головою

и прощаю я боль всех твоих кулаков,

как толкала ты в спину в обугленный ров.

***

Все молитвы мои, все, сколько есть, конечно, о детях,

все молитвы мои – бессвязные, слёзные – о моих родных,

говорю, шепчу, у икон молюсь, не болейте,

да минуют вас эти игрища зол мировых!

Да минуют вас эти мании, фобии, стрессы, печали,

разухабистость, кражи, обманы, суды и жульё!

Я хочу, чтоб вы встали, когда безнадёжно упали,

я хочу, чтоб прощали обидевших, взявших ружьё.

Не хочу, чтобы око за око, за зуб чтобы зуб и тем паче

не хочу, чтобы первым удар. Не хочу, не хочу, не хочу!

Поля битв и сражений, майданов, безумств, революций и стачек.

И поэтому в церкви я ставлю за свечкой свечу!

И вздымается жёлтое пламя! Прозрачное! Тонкое! Роз в перламутре

так сияет свечение, так размыкаются звёзд хрустали.

Вы побудьте светло и надмирно, наднебно побудьте

в моих мыслях, мечтах, в моих грёзах, родные мои!

Разрываю все цепи, канаты, которые могут отъять вас,

раздираю напасти на части, на крохи, на пыль, на пыльцу.

И всем чёрным дорогам не быть! И не ставить препятствий

вашим светлым дорогам по ровной стезе, по плацу!

Поддержите Христа! До Голгофы, по травам, по мхам, по каменьям

донести на плечах изумрудный, неистовый и невозможнейший крест!

Проливаюсь я в вас, в золотой ваш запас, по нетленьям,

по просторам, пространствам, в ваш мир, в ваш тугой Эверест!