Ещё накануне с командиром разведчиков шутили, подначивали друг друга, курили, говорили, слушали. Был он непривычно словоохотлив и весел и пошутил ещё:

– Ой, чует сердце, не к добру разболтался.

Вечером он уехал – вызвали в штаб, а оттуда подался к себе в разведроту проведать однополчан. На следующее утро он не вышел на связь, а через час пришла весть: укры проломили оборону и захватили наши траншеи. Внезапно ударили, ночью скрытно подтянув резервы. Остались редкие очаги сопротивления, всё чаще угасающие, как угольки в кострище. Командир тоже остался там, не вышел – совсем ещё мальчишка, смешливый, с детскими ямочками на щеках. Верим, что жив, что ещё встретимся на этой земле.

Комбриг приказал поднять «птичку» – нужно было осмотреться, заглянуть вглубь, в ближние тылы укров. Линия окопов, хода сообщений, блиндажи. Почти везде уже суетится противник. Хотя нет, везде – да не везде. У раздвоенной сосны держались «кашники» – огрызался пулемёт короткими экономными очередями, дважды поднимался над бруствером боец с РПГ[26]. В третий раз выстрелить не успел: так и осел на дно окопа с гранатомётом в руках. Видно было, как другой боец отбросил пулемёт и взял в руки автомат – наверное, закончились патроны.

Перебежками продвигались укры, трое спрыгнули в окоп, двое по брустверу стали пробираться к тому бойцу, что был у пулемёта. Ему бы уйти – ещё была возможность по траншее вправо и далее через голое поле в лесопосадку – всего-то и переждать с полсотни метров, а он пошёл им навстречу. Прилипли к экрану, впились взглядами, понимали, что это конец…

Он замер, где ход сообщения делал поворот, и метнул за угол гранату – классический проход траншеи. Выпрыгнул, падая на колени и прижимаясь к противоположной стенке, полоснул короткой очередью вдоль окопа, добивая оставшихся в живых после взрыва укров. Поднялся над траншеей и короткой очередью в три патрона срезал оставшихся двоих. Голливуд отдыхает: пятеро «бессмертных» отправились на встречу с обожаемым ими Бандерой. Боец подошёл к ним, держа автомат наизготовку, нагнулся над ними, снял с них «разгрузки» с магазинами и вернулся к пулемёту.

Он не уходил. Он продолжал бой. Один. Безымянный «кашник», имя которого вряд ли когда кто-нибудь узнает. Воин православный земли Русской. Или магометанин. Или буддист. А может, язычник. Неважно – русский воин. Это у пиндосов один в поле не воин, а у нас и один в поле воин. Хотя всё-таки на миру и смерть красна…

Беспилотник возвращался – закончился ресурс. Все молчали, понимая, что никто на помощь ему не придёт – просто некому.

Наш старлей Саша, командир разведроты, третьи сутки вне связи, но комбат уверяет, что он жив. Пусть не выходит на связь ни он, ни его группа, но какие сомнения – живы! Бывает, что замолчала рация – сели аккумуляторы. Одновременно у всех сели – бывает! Или чужие уши пасут и каждый звук может предательски выдать – тоже бывает. Конечно жив, а иначе и быть не может: из таких передряг парень выбирался и из этой выберется. Знаем одно: занявших наш опорник укров уже «обнулили», «волками» идёт зачистка траншей, вытаскивают «двухсотых» и «трёхсотых», взяли шестерых в плен. Много не берут – так, для обмена только…

Пока ждём старлея, несколько слов о пленных, взятых в наш прежний приезд. Пленные на войне – явление не частое, это либо результат наступления или рейдов в тыл врага, либо его величество случай. Это только в «телеящике» бодрым голосом очередная «говорящая голова» радостно сообщает, что укры валом в плен. Правда, на экран выводят пару-другую, но остальные за кадром, это мы знаем. В этом мы даже уверены!