– 

Думали монашки, глядя на подрастающую кукурузу.

– 

Но даже при самом плохом раскладе нам, наверное, смогут помочь перебраться в Степную республику, а там и до Расеи недалеко – как говорят у нас в Отесе….

– 

Наверное, смогут, помогут. Про Пишкек не знаю, а в вашей Одессе бывал. Там все анекдоты про малдаван, как у нас про чукчей. И ещё там менталитет такой, у любого попроси всего чо хошь, хоть сигареткой угостить, хоть с англицкой принцессой прям в её постели познакомить, ни в чём не откажут. Правда, лишней сигаретки ни у кого, какая жалость, в данный момент не окажется. И в остальном, никто пальцем не пошевелит, выполнить твоё пожелание. Некоторое и

сключение лишь тому, чей кошелёк чуть крупнее чемодана. Есть у нас такая калита? Ну и нечего

вякать за ту Одесу….

Старшина умением вести полемику не обладал, но высказался вполне конкретно, мол у него свои намётки, с обнародованием коих не озадачился, но пока замыслы господ офицеров не идут в разрез с его устремлениями, он согласится с тем предложением, которое больше подойдет.

Домой, на родину, он похоже не собирался, – кому он там за какой надобностью? Был он там не так давно, в отпуске, и не слегка одурел от увиденного. Накатило едва спустился на низенький перрон. На оный ведь когда ступаешь после долгой отлучки слезы умиления не сдержать. И только через пару недель, уезжая, замечаешь какой он загаженный окурками и прочей шелухой нашей культуры. А в этот раз сразу сразило, – на окошечках многочисленных киосочков надписи «Стучите открыто». В службе своей он боле всего стукачей чурался, а тут прямо сталинский лозунг. Посмеялся про себя, но далее стало не до смеху. Прямо с вокзала сел в автобус, а за ним ввалилась молодая компания, с пивом и закусками расположившаяся на длинном заднем сидении. Кондукторша, коих Олег наблюдал только в раннем детстве, к подвыпившим салагам даже не приблизилась. На следующей остановке втиснулась старушка и сиротливо оглядывала салон в поисках свободных мест. Свой плацкарт скопившийся угрюмый народ ей уступать не собирался, и тогда Олег встал и крикнул бабке, – пробирайтесь сюда. Но старушка боязливо посмотрела на молодежь резвящуюся сзади отрицательно задергала головенкой, мол, хоть и старая, но лучше помереть в покое. Прапорщику стало стыдно и за себя, и за народ, что некому приструнить разбуянившихся салажат. Он, обернувшись довольно вежливо, попросил кодлу угомониться. На несколько секунд воцарилась удивленная тишина, но затем одна девица, скорее уж тяжелого, ежели легкого поведения, подвизгнула. – Эт чо за чмо тут пасть раззявило? И весь люд, трясущийся в автобусе, постарался незаметно вжаться ниже спинок сидений, а кто стоял, так почти за пластиковую перегородку водителя. В свободное пространство, с заднего сидения поднялся довольно плечистый пацан и ни словом не комменируя свои действия, попытался заехать Олегу ногой в грудь. Мальчишечка, годиков ближе к четвертаку, даже если и занимался каким-нибудь из единоборств, делал это явно без усердия. Прапорщик легко поймал его удар, а затем протолкнул набравшее инерцию тело дальше по проходу. И не виноват он был, что парниша зацепился рожей за одну из спинок сидений, слегка расплющив нос и губы. Это, впрочем, пыл пацана мало остудило и, разбрызгивая матерные слова и кровавые сопли, снова попытался ринуться в бой. Олег, почти незаметным, смазанным движением пнул неугомонного по голени, чуть ниже коленной чашечки. Это действительно больно, когда удар не раз отработан. Будь прапор чуть покровожаднее и гипс, а то и постелька с растяжкой ждала бы его оппонента на долгий срок. Может оно и к лучшему, – было бы время задуматься о чем-то добром и светлом. Парень искренне взвыл, и заботливо обхватив ногу, попытался поудобнее устроиться на полу в проходе меж сидений. Вот тут тишину взорвал сначала женский визг, а затем визг тормозов. Автобус остановился, отворив все двери, из которых торопливо прошмыгнули мирные граждане. Еще один из пацанов, подскочив со скулящим матом, бутылкой разбрызгивающей пивную пену, попытался объяснить Олегу кто тут самый крутой, но от не сильного удара в лоб приземлился на своё место и стал усиленно изображать потерявшего сознание. Удар, конечно звонкий, но болезненный скорее для ударившего. Надо бы бить в кадык иль переносицу, но чуток не рассчитаешь и отправится малый в свет, который все увидим, но хотелось бы попозже, лет эдак через пятьдесят после выхода на пенсию. Хорошо в подобной ситуации ударить ладошкой лодочкой в ухо. Тут действительно можно сделать больно до слез, но опасность не слегка лишить слуха. Только таковое слищком жестоко к мальцу несуразному. Он ведь не со зла, а просто красовался перед компашкой, знакомством с которой чуть позже стыдиться будет, если за ум возьмется, до которого прарор сейчас достучаться пытался.