Король методично укреплял свою позицию. Он снял сэра Гарри Вейна с поста государственного секретаря и лишил графа Холланда места в своем Тайном совете, таким образом убрав из своего ближайшего окружения два инструмента влияния своих парламентских оппонентов. Но ни он, ни королева не делали ничего, чтобы скрыть свои тайны от красивой и беспринципной графини Карлайл, которая имела тесные связи с Пимом и чей брат, граф Нортумберленд, жестко противостоял королю в палате лордов. Вместо Вейна король назначил государственным секретарем преданного ему Эдварда Николаса, хотя тот факт, что он не был членом парламента, снижал эффективность его работы. Ходили слухи, что в скором времени он намерен предоставить важные посты при дворе и в Совете графу Бристолю и лорду Дигби. В то же время он вернул юному сыну Страффорда титул, отобранный у его отца. Тем самым Карл ясно дал понять, что чтит память и ценит заслуги своего великого министра, которого Пим весной вынудил его отправить на смерть. «Партия добра пошатнулась», – писал встревоженный сторонник парламента.

За диспозицией короля с тревогой наблюдали два иностранных дипломата: маркиз де ла Ферте Имбо, которого Ришелье отправил следить за складывающейся ситуацией, и барон ван Хеенвлит, посланец принца Оранского. Хеенвлит был искренне обеспокоен благополучием короля и королевы, на чьей старшей дочери принц Оранский опрометчиво женил своего единственного сына. Ради них самих и ради Оранского дома Хеенвлит желал, чтобы они преодолели свои нынешние трудности и снова установили стабильное и популярное правление. Но сомневался в разумности контратаки, которую они так активно готовили, и еще больше в их способности провести ее успешно. Однако его осторожная реакция на их частые откровения не встречала никакого понимания.

Позиция ла Ферте Имбо была иной. Его первейший долг заключался в том, чтобы блюсти интересы Франции, которые совсем не обязательно совпадали с интересами королевы. Франция вела войну с Испанией на море и на суше, такова была политика кардинала Ришелье и короля Людовика XIII. Но король Карл в дни своей силы постоянно поддерживал Испанию в этом европейском конфликте, а все симпатии королевы были на стороне той фракции при французском дворе, которая выступала против Ришелье и замышляла его свержение, часто при помощи Испании. При таких обстоятельствах было весьма сомнительно, чтобы французское правительство желало видеть полное восстановление власти короля Карла и его жены. Ни Ришелье, ни Людовик XIII, ни ла Ферте Имбо, естественно, не хотели бы видеть, что французская принцесса унижена и оскорблена английским народом, но их готовность мстить за причиненные ей неприятности заметно сдерживалась недовольством внешней политикой, которую в годы своего полновластия проводили король его супруга. Как следствие, намерением ла Ферте Имбо было удержать короля и королеву от опрометчивых попыток вернуть себе всю полноту власти, склонить их к примирению с парламентом, а тем временем заручиться дружбой Пима, чтобы использовать его партию во благо Франции.

Многие из пуританских сторонников Джона Пима не видели разницы между французскими и испанскими папистами. Их подозрительность и враждебность разделяла лондонская чернь и жители прибрежных городов. Наконец, французы гораздо дольше были соперниками и врагами англичан, чем испанцы. Ложные слухи о возможном французском вторжении возникали с не меньшей частотой, чем слухи о вторжении испанцев, и Пим с готовностью использовал их наряду с другими страшными россказнями для дискредитации короля и королевы. Но сам он и более информированные члены его группы достаточно хорошо разбирались в европейской политике, чтобы понимать, что Франция является главной силой, противостоящей Испании, что французская дипломатия больше заинтересована в том, чтобы обыграть испанца, чем в том, чтобы соблюсти интересы королевы Генриетты Марии, и, следовательно, инициативы ла Ферте Имбо следует поощрять. Он был полезен, поскольку много времени проводил при дворе и ради налаживания отношений с оппонентами короля был готов передавать им все представляющие интерес сведения, которые становились ему известны.