Увидев деда, а потом и всех нас, девочка улыбнулась, а потом показала пальцем на куклу. Может быть, хотела этим сказать, что их трое. Старуха попыталась что-то объяснить деду, но слова застревали у нее в горле, и она лишь беззвучно шевелила губами, устремив на него глаза, полные отчаяния и мольбы о помощи. Чувствуя, что не может справиться с речью, она рукой стала показывать то на девочку, то на дверь, то куда-то в темноту за окном. Но и без всяких слов, без этих жестов было понятно: облава на евреев. Мы давно были наслышаны об этом, а вот теперь довелось увидеть тех, на кого шла охота.

Дед, впустив беглянок в хату, не забыл, однако, про осторожность. Хотя немцы по ночам и не ходили, но здесь был особый случай. Преследователи могли идти по следам и с минуты на минуту оказаться здесь. Поэтому он, не теряя времени, сразу скомандовал:

– Лариса, возьми малую на печку, а ты, Анюта, подбери ей что-нибудь на ногу. Ты, Шура, займись старой, ну а ты, мать, – обратился он к бабушке, – собери им на дорогу.

Затем, нахлобучив шапку и прикрутив фитиль у лампы, он бросил мне:

– Давай, внучок, к Тихону, предупреди его, что потребуется баня.

Зимой в поселке все пользовались только одной баней – Тихона, которая находилась посреди поселка в сосоннике. Это было экономно, так как топили баню по очереди и вымыться в один день могли 2-3 семьи. Баня была сложена из толстых бревен, долго сохраняла тепло и ее не надо было размораживать. Это позволяло также использовать ее в качестве приюта для беженцев в холодное время года.

Мы засуетились, так как хорошо осознавали нависшую над нами опасность. Быстро одевшись, я выбежал на улицу. Деда я обнаружил у ворот хаты. В длинном тулупе, весь облепленный снегом он походил на ночное привидение. Он, прикладывая время от времени ладонь к уху, напряженно вслушивался, пытаясь уловить подозрительные звуки. Но ничего, кроме свиста ветра, не было слышно. Трудно было поверить, что кто-то в такую пургу и по таким сугробам сможет пробраться к нам в поселок. Однако два маленьких существа, отогревавшихся сейчас в хате, опровергали своим появлением этот вывод. И это было непостижимо. Как выяснилось позже, дед тоже думал об этом. Для него после встречи с дядей Алексеем это был второй случай, когда сила человеческого духа оказывалась намного выше, чем он мог предположить, опираясь на свой долгий жизненный опыт.

Сходив к Тихону и предупредив его о появлении беглянок, я вернулся назад и застал деда на том же месте. Выслушав мой рапорт, дед наклонился ко мне:

– Иди и поторопи баб. Надо уже выходить.

В хате после мороза было жарко и сладко пахло каплями датского короля. Когда глаза мои присмотрелись, я увидел лежащую возле печи старшую из беглянок и колдовавших над ней женщин. Старуха была в глубоком обмороке и женщины пытались привести ее в сознание. Ее внучка, напротив, согревшись и почувствовав заботу о себе, пришла в себя, заговорила. Она сидела на печке без платка, расстегнутая, свесив ноги: одну в валенке, а другую – в бурке, которую смастерила ей тетя Аня. По всему выходило, что беглянки могли выступить только в половинном составе, о чем я незамедлительно доложил деду. Тот встревожился и, оставив меня на посту, побежал в хату.

Метель не унималась. Снежные заряды то с одной, то с другой стороны обрушивались на поселок, задавшись, казалось, целью вовсе похоронить его под толщей снега. Прошло довольно много времени, а дед не появлялся. Как позже я узнал, он, как ни старался быть спокойным, все же был в замешательстве. Старуху удалось отходить, но она была настолько слаба, что он не знал, что дальше делать. Может быть, впервые за свою жизнь, он обратился за советом к женщинам. Те в один голос заявили, что беглянок надо спрятать у нас: старуха до бани не дойдет, а если отвезти ее туда на санках, то все равно одну ее там оставлять нельзя, ей нужна помощь.