Мы некоторое время постояли перед фреской. Священник смотрел на изображение святой и качал головой. Казалось, что он вот-вот расплачется. Потом он снова подхватил меня за рукав и начал говорить. Я по-прежнему ничего не понимала. Он вел меня, шаркая по мраморному полу ногами, а я старалась ступать бесшумно. Сначала он повел меня к левой стене храма, по пути мы останавливались около нескольких картин, священник показал на потолок и произнес несколько дат. Потом мы подошли ближе к алтарю, и он продемонстрировал мне витражи. После этого священник отвел меня к боковой капелле, покрытой фресками. Стоя в этой нише, возникло чувство, что находишься в отдельном храме.

– Это ее голова, – произнес он серьезным тоном.

– Ее голова? – переспросила я.

– Sì, ее голова, – утвердительно кивнул священник. И действительно, в этот момент я увидела ее мумифицированную голову в безупречно белом апостольнике. Ее щеки запали, нос практически исчез, передние зубы оголились, глаза были закрыты, а брови странным образом приподняты. Я оглянулась в поисках детей, которые могут получить психическую травму при виде этой средневековой реликвии, но, кроме Екатерины Сиенской, священника и меня, в церкви никого нет.

– А это ее палец, – произнес священник и показал на стеклянный бокс, в котором я разглядела поднятый к небу одинокий высохший палец.

– Это ее палец? – удивилась я.

Он кивнул и с улыбкой показал вверх. Священник продолжал улыбаться, и я начала догадываться, что экскурсия по церкви подошла к концу. Он отрицательно покачал головой, когда я предложила ему деньги. Он покланялся и быстро исчез.

Я отошла от останков расчлененной святой и начала рассматривать фрески, на которых была продемонстрирована ее жизнь. Изображения на этих фресках уже были более реалистичные, видимо, их выполнили спустя век или больше после ее смерти. На этих фресках была перспектива, читалось выражение лица, и вместо глухого фона Екатерина была изображена в городском пейзаже, в котором за ее спиной просматривались дома и дали. На одном из изображений я увидела, как она получает стигмат. Она упала, и ее глаза в экстазе устремлены вверх. Казалось, что она не контролирует свое тело. На изображении на другой стене было показано, как она молится за душу человека, которого в тот момент казнят. Голову этого несчастного отрубили. Та же самая участь ждала и Екатерину после ее смерти.

Я посмотрела на третью фреску и замерла. На фреске святая Екатерина стояла, подняв руку, над женщиной, одержимой демонами. Люди смотрели на женщин из-за колонн, а некоторые, наоборот, в ужасе прятали лица. Трусы. Святая Екатерина спокойна. Она опустила глаза и подняла руку. На земле извивалась одержимая женщина: ее голова запрокинулась, а руки и ноги торчали в стороны под неестественным углом.

Так какой же из этих двух женщин являюсь я сама? Той, которая, как сумасшедшая, стремится к чему-то невидимому, или той, которая спокойно стоит и смотрит? Я была ими обеими. Я была сумасшедшей, которая кричала, напрягалась и умерщвляла свою плоть, сбрасывая ее со своих костей. Скульптурой занималась.

Когда все это началось? – раздался в ушах голос сестры, спокойно наблюдавшей за тем, как я постепенно исчезала. И даже после этого я не перестала умерщвлять свою плоть, не перестала изменять свое тело. Да, я хотела иметь красивое тело. Но я не была сумасшедшей. Я вела себя очень спокойно. Сестра этого не замечала. Она не видела того, что я не только убираю, а создаю и стараюсь чего-то достичь.