– Алик, как дважды два. У тебя карточка есть?

– Вот то-то и оно, что нет. Мне надо бы и внешность изменить.

– Алик, как дважды два. Пошли, я тебе что-то покажу.

В соседней комнате Боря слазил под кровать и вытащил оттуда посылочный ящик со всякой всячиной.

– А ну-ка… – он приложил к моей верхней губе искусственные усы и провёл по ним умелыми движениями пальцев. – А ну-ка, посмотри на себя.

Из зеркала смотрел кто-то усатый, отдалённо похожий на меня.

– Вот. Теперь укоротить и подбрить твои брежневские брови, да всего покрасить в рыжий цвет – мама родная не узнает. Будешь рыжим тевтонцем, чистым Мюллером.

– А у тебя краска есть?

– Обижаешь. У меня всё есть. Давай сделаем тебя прямо сейчас рыжим. Завтра с утра сфотографируешься, к обеду поднесёшь мне фотографии к Детскому миру. А вечером получишь паспорт. Со штампом Шереметьевского поста и с визой на полгода. Согласен?

– О’кей. Валяй. А немецкие штампы?

– Будь спок. Контора веников не вяжет. Никакой БКА1 не подкопается. Ты с какого года, с сорок седьмого?

– Угу.

– Всё с тобой ясно, пошли в ванну.

Борис по специальности радиотехник. Но в ОТУ он освоил как хобби и специальность гримёра. Он часто тренировался на жене, и её редко было можно узнать. У неё всегда было новое обличье. Он с явным удовольствием сделал из меня подлинного арийца. Я с трудом узнавал себя даже без накладных усов: стрижка моя изменилась и стала вполне в духе последней моды. Цвет её был радикально рыжий на зависть самому Чубайсу. Брови стали тонкие и фигурные. Они придали совершенно новое выражение моему лицу не только цветом, но и формой. Боря прилепил на меня тонкие рыжие усики, и процесс моего преображения был доведён до полного триумфа. Я не узнавал себя сам!

Мы допили остатки «смирновской». Боря уверил меня, что на него я всегда могу положиться. В наше лихое время Боря может оказаться незаменим.

– Алик, а ствол у тебя есть?

– Официально у меня ничего нет, а неофициально…

– Понимаю. Что за пушка?

– «Зброевка», «восемьдесятпятка».

– Ух ты! Постой, постой, ты же у нас снайпер. С такой пушкой ты и на сто метров не промахнёшься.

– Не пробовал, но возможно.

Улеглись мы спать за полночь. Утром вставать было тяжеловато, но Борис заварил такой кофе, что ноги меня сами понесли в город, а Борис улетел к себе на службу, не рискуя опоздать.

На Арбате в автомате я сделал несколько серий снимков для паспорта в полуанфас и в анфас, слева и справа, с широкой улыбкой и с улыбкой умеренной, а также и вовсе без улыбки. С двенадцати часов я занял позицию у Детского мира, и вскоре появился Борис. Он забрал у меня все фотографии и послал меня к себе домой, отдав ключи от квартиры. Что толку впустую бить ноги по улицам, особенно после тяжёлого ранения?

Борис был деликатный парень и не заставил меня слишком долго дожидаться его возвращения. Уже в семь часов раздался звонок в дверь, и сияющий от самодовольства Борис появился на пороге. Он с гордостью вынул из своего нагрудного кармана немецкий паспорт с моей новой физиономией, оформленный по всем правилам оперативно-технического искусства. Это была не какая-нибудь халтура-самоделка. Это была профессиональная работа государственной спецслужбы. Паспорт был выдан «орднунгсамтом» города Карлсруэ на имя Мюллера Альберта, родившегося в Семипалатинске. С таким местом рождения проще объяснять мой, хоть и лёгкий, но заметный акцент. Мой новый паспорт мне ужасно понравился, а Борис просто таял от удовольствия, наблюдая, как таю от удовольствия я. Только я закрыл свой липовый паспорт, ещё толком не зная, как он мне пригодится, как Борис подал мне красные корочки с роскошным гербом. Это было удостоверение начальника отделения ФСБ подполковника Кирсанова Альберта Васильевича. Кирсанов оказался поразительно похожим на меня в новой редакции.