– Александр Яковлевич, негоже врать в вашем возрасте. Я выдержу. Она выжила? Нет?

Александр Яковлевич сразу сник. Его улыбчивость обратилась в жалкую гримасу:

– Уж неделя, как похоронили. Позавчера девять дней отмечали.

Я незаметно для себя заплакал и тупо повторял: «Скоты, скоты…».

– Альберт Васильевич, вам нельзя беспокоиться…

– Ничего, я выжил от выстрела в упор, выживу и сейчас.

– Милиция завела дело, работают лучшие следователи…

– Я знаю, кто и на кого работает.

– Я написал заявление, что бандитам помогала служба установки…

– Вы сами-то верите, что это заявление ещё не сгорело?

– Не знаю, Альберт Васильевич. Вот времена настали…

Я поблагодарил Александра Яковлевича за правду, и мы расстались. Он уходил с согнутыми плечами, но мне кажется, что он немного облегчил свою душу. Сказать правду всё-таки приятнее, чем врать.

Говорят, что у людей, переживших такие ранения, когда душа висит на волоске, случается амнезия, и они ничего не помнят, что происходило с ними накануне ранения. Частично такая амнезия пришла и ко мне. Я не сразу вспомнил про Лидочку, и совсем забыл про пистолет. Ну не так уж и совсем. Я, в конце концов, о нём вспомнил. И вся сцена в лесу тоже всплыла, как в кино перед глазами. «Крестоносец» явно не подозревал, что в кейсе лежал заряженный пистолет. Возможно, я спас ему жизнь, пожелав бандитам в «семёрке» не доехать до дома. Ну, держись, гад. Пуля из «зброевки» была тебе предназначена, она тебя и настигнет. Дай только срок.

В этот вечер я стал другим человеком. Ничто меня в жизни больше не интересовало. Только одно – отомстить «крестоносцу». Он получил назад свои деньги, и убивать нас, особенно Лидочку, было совершенно ни к чему. Но я оказался жив, и, если в этом есть промысел Божий, то я остался живым только для того, чтобы отомстить. Я пришёл к этому решению, как к чему-то само собой разумеющемуся. Мой мозг работал холодно и расчётливо, словно чужой, взятый напрокат, компьютер. Сам я не испытывал никаких эмоций. Я вспомнил во всех деталях наш разговор в гостинице, и мне стало ясно, что «крестоносец» не белорус. Это был коренной москвич. Судя по тому, что оба жлоба совсем не знали Минска и окрестностей, и мне приходилось предупреждать их перед каждым перекрёстком, куда ехать дальше, они тоже были не белорусами. Их надо искать в Москве. Но, чтобы отомстить, надо выжить самому. Если «крестоносец» узнает, что я жив, то мне ещё надо сильно постараться не умереть вновь и навсегда.

Мне вспомнился наш ветеран Иосиф Антонович. Я застал его в первом отделе белорусского комитета незадолго перед его уходом на пенсию. На фронте, где он был рядовым пехотинцем, он, находясь в передовом дозоре, был ранен немецкими разведчиками. В него также выстрелили в упор из «шмайсера». С четырьмя сквозными отверстиями в груди он пролежал на траве несколько часов, после чего был доставлен в полевой госпиталь, и выжил. Вернулся в строй и дошёл до Берлина. И уже на пенсии мог дать фору многим молодым в физической кондиции. Нечто подобное, видимо, случилось и со мной. Если бы «крестоносец» знал историю Иосифа Антоновича, он бы не удовлетворился одним выстрелом в грудь. Жлоб не попал в сердце, и я выжил.

На следующий день Иван Петрович, закрыв плотно за собой дверь, сказал мне сухо и по-деловому, что со мной хочет побеседовать следователь, и заинтересован ли я в такой беседе? Боже, как я был ему благодарен! Доктор явно чувствовал, что беседы с милиционерами в наше время могут быть чреваты прежде всего для жертв, а не для бандитов. Мне же было ясно, что следствие скорее будет искать аргументы для покрытия убийц, чем для их разоблачения. Их и разоблачать-то нечего. Заявление Александра Яковлевича об установщиках есть. Вот и спрашивай у них, кто заказал установку на меня.