«Меня, кажется, всё еще держат в плену мои прежние понятия о благочестии, – подумала Дарья. – Того нельзя, этого нельзя… А почему нельзя, непонятно. В конце концов, Христос вроде бы не запрещал вести светскую жизнь или танцевать… Он вот и сам на свадьбе в Кане пировал, а там же наверняка танцы были тоже, все и пили, и ели, и веселились… Беременная, когда чего-то хочет, соленого там или кислого, берет и ест, потому что это означает определенную потребность организма. Но с душой разве не так? Если человек ощутил какое-то желание, никак себя не накручивая и ничего такого, а просто вдруг появилась потребность, то не значит ли это, что душе это требуется для развития? А если это желание не удовлетворить, не будет ли душа обделена? Насколько всё это самоограничение правильно? И до каких пределов оно должно простираться?»

– Всё с тобой ясно! – улыбнулась тем временем Лизи на реплику Иларии. – Ты у нас вообще такая… воробышек. А ты, Дари? Или у тебя совсем никаких светских потребностей нет? Ты ж из нас троих самая благочестивая!

– Ну, почему? – Дарья смутилась и, помолчав, призналась: – На самом деле я бы сходила на бал, только… Василь ведь не любит всё это, не одной же туда идти, это будет выглядеть странно.

– Нашла проблему! – Лизи фыркнула. – Василя под ручку и вперед! Если он не хочет танцевать, то и Бог с ним: там бильярдная есть, фуршетные столы и куча народа вроде моего Пана! Пан там общается с кем ему надо, а я танцую, и всё хорошо, все довольны, да еще я его всякими сплетнями снабжаю полезными, на балу ведь чего только не услышишь! В общем, Дари, советую тебе обработать Василя в этом направлении. Он, конечно, у тебя немного тюфяк, но думаю, расшевелить его реально!

– Ну, это если только к следующему Ипподрому. На эту неделю у нас уже всё распланировано, да и бального платья у меня нет.

На миг Дарья представила, как могла бы выглядеть в темно-красном шелковом платье, вроде того, в какое одета принцесса на фотографии в последнем номере «Синопсиса», с красиво уложенными волосами и с кулоном на шее… Вот только муж почему-то рядом не рисовался. Наоборот, опять вспомнилось, как он наступил ей на ногу во время танца, и Дарье снова стало досадно, но она постаралась ничем не выдать своего настроения: не хотелось показывать подругам, что она огорчена. Да и откуда взялось в ней такое острое огорчение? Неужели от нескольких фраз, сказанных Елизаветой? Но Лизи и раньше порой пеняла Дарье и Иларии при встречах, что они слишком уж «домоседствуют», однако никогда ее полушутливые укоры не вызывали досады…

Громкая музыкальная трель возвестила о конце перерыва между забегами, и Дарья облегченно вздохнула: сейчас они вернутся на свои места, вновь рванутся с места лошади, взорвутся криками трибуны, полетят в небо разноцветные шары, и неприятные мысли разбегутся из головы перед лицом этой бешеной гонки тяжелых квадриг по семнадцативековой арене…

На другой день в перерыве после первого забега Елизавета сказала Дарье:

– Зря вы с Василем не пошли на бал! Подумаешь, танцуете не очень, там таких танцоров пруд пруди: ученые, например, далеко не все умеют хорошо танцевать… Зато уж если умеют, так умеют! – Она оживилась. – Меня в этот раз сам Киннам пригласил, представляешь? Вот он танцует просто сказочно, я до сих пор под впечатлением! А Пан меня приревновал к нему. – Лизи рассмеялась.

– Да ну? Что же он сказал? – полюбопытствовала Дарья.

– Надулся, как индюк, и заявил, что у Киннама «аморальное прошлое» и поддаваться его очарованию опасно.

– И что ты ответила?

– Предложила ему обсудить это с госпожой Киннам. И он сразу сдулся!