– Привет! Ты чего такая запыхавшаяся? – удивился Василий, когда она вышла из института.

– Не терпелось тебя увидеть! – улыбнулась она, беря его под руку. И почувствовала легкий укол совести. На самом-то деле она бежала вовсе не к мужу. Надо называть вещи своими именами: она убегала от Алхимика. От его пристального взгляда, от фраз с подтекстом, от колдовского голоса, от… Она вспомнила, как изящные пальцы коснулись спинки стула рядом с ее рукой, и почувствовала, как по спине побежали мурашки. Вот наказание! И ведь никому не расскажешь и ни с кем не посоветуешься, что тут делать… Или, может, это знак, что надо увольняться из лаборатории, от греха подальше?..

«Если я сейчас уволюсь, то никогда не узнаю, что всё это значило и почему он говорил мне такие вещи, – подумала она. – Что он имел в виду? Какой странный человек! Молчит, молчит, а потом как скажет… Не может же он знать о том, как мы с Василем объяснились и о чем я в тот день думала! Значит, он имел в виду другое. Только как же с ним об этом заговоришь?..»

Когда они с мужем уже стояли в мясной лавке, ожидая, пока им взвесят и упакуют гуся, Дарье пришла в голову другая мысль: должна ли она сказать на исповеди обо всех странностях последних недель? С одной стороны, во всем этом было вроде бы что-то «не то», но с другой – как об этом рассказать? Если это грех, то для начала надо его как-то обозначить. Например, только что она по сути соврала мужу, и это грех лжи, тут всё понятно. А вот как назвать ощущения, подобные испытанным сегодня, когда она услышала над ухом шелковый голос Алхимика? Это и не дело, ведь она ничего не сделала, и не помысел – она ни о чем связном в тот момент не думала… Это было некое ощущение. А разве в ощущениях каются?.. Рассказать о случившемся и спросить у отца Павла, что всё это может значить? Дарья как-то не была готова к подобной откровенности с духовником… Или… Она вдруг вспомнила одну читанную еще в Казанском монастыре на родине брошюрку с длинным подробным списком грехов, где одним из пунктов значилось «блудное ощущение». Дарья слегка покраснела и прикусила губу. Но тогда уж, видимо, надо покаяться и в том, что вчера вечером ей захотелось… вкусить любовных удовольствий, несмотря на пост? Нет, так можно далеко зайти! Не хватало еще превращать исповедь в стриптиз!

«Скажу просто: согрешила нечистыми помыслами, и всё, – решила она. – Бог ведь знает, что я обозначаю этим словом, а отцу Павлу это знать не обязательно!»

Рождество Христово пришлось на четверг, и впереди были четыре выходных дня. В праздничную ночь Феотоки всей семьей пошли на службу в обитель Живоносного Источника, а затем, по приглашению игуменьи, приняли участие в монастырской трапезе. Вернувшись домой, они проспали почти до обеда, после чего наступило время для подарков. Дарья подарила мужу рубашку, он ей – роман Феодора Киннама «Аттическая соль». Книга вышла недавно, Дарья не знала об этом и обрадовалась: она очень любила «Записки великого ритора» – серию, где издавались романы ректора Афинской Академии. Детям достались игрушки, сказки в картинках и любимые ими леденцы в металлической баночке, которыми можно было не только лакомиться, но и здорово греметь. На улице между тем похолодало, ветер вздыбил посеревшую Пропонтиду белыми барашками, рвался в окна, пришлось закрыть форточки. Пока дети играли, а Василий читал свежий номер «Синопсиса», Дарья готовила гуся, с которым все весело расправились за ужином. Вечер закончился игрой «Бегство в Египет», где Василий изображал осла, Феодора с пупсом – Деву Марию с Младенцем, а Максим – Иосифа, который водил «осла» по комнате за уздечку из длинного шарфа. «Осел» через каждые несколько шагов упрямился, и чтобы заставить его идти, всадница и поводырь разгадывали загадки и отвечали на вопросы из евангельской истории. Дарья тем временем, устроившись на диване, углубилась в роман Киннама. За окнами в темноте бушевали ветер и море.