Таким образом, этот первый богословский спор будущих супругов решился в пользу Елизаветы, и Панайотис со вздохом открыл сайт «Византий-аэро», чтобы заказать билеты до Джамара, столицы самой южной страны Нового Света. В Джамаре, впрочем, они не задержались – там было слишком душно и влажно – и на третий день по прилете отправились севернее. Когда они очутились в национальном парке Игуасу, а потом увидели и знаменитые водопады, Панайотис перестал жалеть о поездке к «неверным», хотя повод для сетований нашел и тут: теперь это было явное превосходство амирийцев над византийцами в деле сохранения нетронутой природы… Лизи то едва не визжала от восторга, то теряла дар речи перед раскинувшейся панорамой невероятной красоты водяных каскадов; они провели на Игуасу целый день, и единственное, что заставило восхищенного Стратиотиса слегка поворчать, это название самого впечатляющего из здешних водопадов – Глотка Шайтана. Однако мысленно он не мог не согласиться, что такое название подходило для этого великолепного и страшного в своей мощи потока воды, четырнадцатью каскадами низвергавшегося в расселину глубиной восемьдесят метров, оставляя в воздухе огромное облако водяной пыли и оглушительный грохот. Жители соседнего Паранского Королевства с горечью повторяли, что Шайтан проглотил их благосостояние. Действительно, сделку, заключенную в конце восемнадцатого века королем Парании Абдуллой с его соседом королем Мустафой, нынешние паранцы могли только проклинать: получив право на разработку крупных залежей железной руды, разрабатывать которые у луджанийцев в то время не было достаточных ресурсов, в обмен он ничтоже сумняся передвинул границу так, что водопады Игуасу, до того разделенные поровну между двумя странами, полностью оказались на территории Луджайни. Месторождение столетие спустя выработали, зато водопады, благодаря потокам туристов, приносили сказочные доходы. Но мог ли Абдулла предполагать, что когда-нибудь люди станут летать через океан на железных птицах и платить деньги, чтобы поглядеть на падающую воду?! Впрочем, вряд ли такое приходило в голову и Мустафе, хотя позднейшие легенды гласили, будто купить Великие Каскады его надоумил во сне сам Пророк. Возможно, Мустафа, поэт на троне, просто любил созерцать природу; сохранился даже сборник его стихов – правда, довольно посредственных – о луджайнийских красотах. Как бы то ни было, ни один турист, приезжавший в Луджайни, не мог не побывать на Игуасу, и местным жителям оставалось только повышать качество сервиса и благословлять Аллаха, надоумившего его величество Мустафу совершить столь перспективную сделку. После Игуасу путь новобрачных лежал к огромному соленому озеру Сагирад аль-Бахр, оттуда к хребтам Аль-Мавра, затем в знаменитый Озерный край – на осмотр его невероятных красот ушла целая неделя, и она пролетела как один день – и, наконец, на берег Атлантики. Оттуда они самолетом отправились к последнему пункту путешествия – острову Рапа-Нуи со знаменитыми монолитами моаи. Не то чтобы Пан горел желанием смотреть на «языческие истуканы», но когда они с Лизи составляли план путешествия, решил: раз уж они окажутся столь близко от этой достопримечательности – до недавних времен одной из наиболее странных и загадочных в мире, – то неразумно на нее не посмотреть. Статуи показались ему довольно-таки зловещими – особенно одна, с реконструированными глазами. Но когда он заикнулся насчет «бесовской мрачности языческого нечестия», Лизи, для которой всё это было не более чем «прикольно» – Пан безуспешно пытался отучить ее от этого слова, – внезапно закипятилась и заявила, что «каждый молится Богу, как знает», местные аборигены не виноваты, если до них не добрались христианские миссионеры, а Бог вполне может услышать и такие молитвы, «была бы искренность!» Панайотису не хотелось ссор в медовый месяц, он поспешил согласиться, что «возможно, оно и так», – и это стало второй богословской победой Лизи. Но отнюдь не последней.