Там было прохладнее, чем обычно, чему Джулия только обрадовалась. Прикоснулась рукой к стене, а потом приложила холодную ладонь ко лбу.

– Бесполезно, – пробормотала она про себя, воображая мужчину за работой внизу. Она не любила его; и он сам не любил ее, если не считать безрассудной страсти, которая охватывала Рори, когда он видел красивое лицо Джулии. Он окаменел в своем собственном мире; а она страдала здесь, вдалеке от мужа.

Порыв ветра ударил в заднюю дверь на первом этаже. Джулия услышала, как та с шумом захлопнулась.

От грохота Рори отвлекся. Лезвие соскользнуло и глубоко вонзилось ему в большой палец на левой руке. Он вскрикнул, когда обильно потекла кровь. Стамеска упала на пол.

– Проклятье!!!

Джулия услышала крик, но ничего не сделала. Вынырнув на поверхность из меланхолического оцепенения, она слишком поздно поняла, что Рори уже поднимается по лестнице. Нашаривая ключ, пытаясь найти предлог, который бы оправдывал ее присутствие в комнате, она встала, но он уже подошел к двери, пересек порог и ринулся к ней, неуклюже зажимая левую руку правой. Кровь шла ручьем. Она скапливалась у него между пальцами, текла по предплечью, пятная голые доски внизу.

– Ты что наделал? – спросила она его.

– А на что это похоже? – ответил Рори, скрипя зубами. – Порезался.

Его лицо и шея стали цвета оконной замазки. Джулия уже видела такое: как-то Рори упал в обморок при виде собственной крови.

– Сделай что-нибудь, – слабо промямлил он.

– Порез глубокий?

– Я не знаю! – заорал Рори. – И смотреть не хочу.

Он так нелеп, подумала Джулия, но сейчас не время давать волю презрению, которое она чувствовала. Вместо этого она взяла его израненную руку в свою и, когда он отвернулся, убрала ладонь с пореза. Тот оказался внушительным и все еще обильно кровоточил. Кровь шла темная, глубинная.

– Похоже, лучше отвезти тебя в больницу, – сказала Джулия.

– Ты можешь прикрыть рану? – спросил он, в его голосе уже не слышалось гнева.

– Да, надо достать чистый бинт. Пошли…

– Нет, – он покачал головой, лицо у него уже было пепельного цвета. – Если я сделаю хоть шаг, то в обморок упаду.

– Тогда оставайся здесь, – успокоила мужа Джулия. – С тобой ничего не случится.

Не найдя в ванной бинтов, способных остановить кровотечение, она нашла пару чистых платков в ящике Рори и пошла обратно в комнату. Он уже прислонился к стене, его кожа блестела от пота. Рори весь перемазался в собственной крови; ее острый аромат висел в воздухе.

По-прежнему тихо убеждая мужа, что он не умрет от пятисантиметрового пореза, Джулия обернула платок вокруг его руки, перевязала вторым, а потом сопроводила Рори, дрожащего, как осиновый лист, вниз по лестнице (ступенька за ступенькой, как ребенка) и к машине.

В госпитале они час прождали в очереди, прежде чем Рори осмотрели и зашили. Оглядываясь назад, Джулия с трудом могла понять, что было комичнее: его слабость или чрезмерность последующей признательности. Когда от него уже начало тошнить, она сказала, что ей не нужно благодарностей, и это было правдой.

Она не хотела ничего, чтобы он мог ей предложить, за исключением, возможно, его отсутствия.

– Это ты вымыл пол в сырой комнате? – спросила она Рори на следующий день. Они называли то помещение «сырой комнатой» с самого первого воскресенья, хотя не нашли и следа гнили от потолка до плинтуса.

Рори оторвался от журнала. Серые мешки набрякли у него под глазами. По его словам, он плохо спал. Порезанный палец и кошмары о смерти. Она же, с другой стороны, спала как ребенок.

– Что ты сказала? – спросил он.

– Пол… На полу была кровь. Ты ее вымыл.