Похоже, что люди в лагере, заметив мое отсутствие, начали интересоваться моим местоположением, но никто из полководцев не смог внятно объяснить, где я. Еще бы, никто из них понятия не имел, куда я иду и зачем! Пошли домыслы, расползлись слухи. Я просчитался и теперь расплачивался за свою безалаберность!

Я хотел спросить Нарока, почему он бросился в погоню за горсткой дезертиров, увлекая за собой всю конницу, вместо того чтобы участвовать в сражении, но вдруг понял, что знаю ответ. Восставшие шли сюда умирать, а перед смертью жаждали забрать на тот свет как можно больше жизней римлян. Никто из них не хотел оказаться распятым, опозоренным и униженным. Они считали, что потеряли вождя, а вместе со мной потеряли веру. Успех восстания у рабов ассоциировалхся с именем Спартака, олицетворявшим успех. Никто не хотел снова лишиться свободы и вновь обретенной семьи.

– Тебя нашел Рут? – наконец приведя мысли в голове в порядок, спросил я.

Нарок покачал головой. Он начал что-то говорить, но мое внимание переключилось на поле боя, где дела восставших падали камнем вниз. Висбальд держался из последних сил. Его центурионы несколько раз тщетно пытались взять строй, однако окрыленные успехом ветераны напрочь забрали инициативу в свои руки. Гай Ганник вместе с Икрием и Тарком вплотную подвели свои легионы к римским укреплениям. Время утекало, я хотел остановить это безумие и искал пути решения этой непростой задачи. Мой взгляд упал на пилум, зажатый в руке мертвого римлянина, рядом догорал факел… Не дожидаясь, пока Нарок закончит свой монолог, я со всей силы влепил ликтору пощечину, заставляя его сконцентрировать внимание на мне. Нарок подпрыгнул на месте и уставился на меня, потирая ушибленную щеку.

– Послушай меня, – прошипел я. – Я хочу, чтобы ты прямо сейчас разыскал Рута и слово в слово передал ему мои слова!

Я медленно, так, чтобы Нарок запомнил, рассказал план, вдруг появившийся в моей голове. Глаза Нарока блеснули, он закивал и как-то совсем по-дурацки заулыбался хищной улыбкой с оскалом. Я смотрел на него исподлобья, испытывающе, пока улыбка не сошла с его лица. Седовласому ликтору следовало понять, что от исхода дела, которое я ему поручил, во многом зависит наша судьба.

– Постарайся ничего не перепутать, потому что если начудишь, то клянусь, я убью тебя, – предупредил я ликтора.

– Все сделаю, – пообещал он.

Гладиатор бросился выполнять мое поручение, по пути подобрал с земли пилум, схватил факел. Я проводил Нарока взглядом.

Безумие продолжалось – тысячи восставших, будто рой пчел, словно бесчисленные стаи волков, кружили вокруг остатков римских дезертиров. Ганник готовился начать бессмысленную осаду римских укреплений с тремя легионами своего корпуса74, помощи которых так не хватало единственному одиннадцатому легиону третьего корпуса Висбальда. Рабы сбивались в кучки, толпой нападая на одного. Где-то дезертиры брали боевой порядок, смыкали скутумы и отражали выпады разъяренной толпы рабов. На какой-то миг я даже подумал, что римляне вполне сознательно использовали тактику отцепления от легиона. Дюжины отдельных вексилляций75 мнимых дезертиров рассредотачивали внимание моих сил. Я мотал на ус, на случай если судьба даст мне шанс применить нечто подобное тактике римлян в будущих сражениях.

Наконец мой взгляд остановился на знаменах легиона Каста. Лучший, третий легион армии повстанцев устроил настоящую расправу над одной из римских когорт, ударив легионерам в тыл. Под горячую руку рабам попал тот самый резервный левый фланг личного легиона Красса, который до того удачно оттеснил Икрия с его бойцами. Я мог понять Нарока, понимал Висбальда, – оба толком не разбирались в тактике и маневре. Но как подобный хаос в своих рядах допустил мой лучший полководец, способный тягаться в военном искусстве с римлянами? И главное, почему Каст не воспрепятствовал Гаю Ганнику, Икрию и Тарку, которые собственными руками решили соорудить себе и своим солдатам эшафот?